|
смотрю на это дело. Разве не смешно ходить с кастетом и здоровенной ду-
биной, разбивать людям голову, отнимать у них деньги, а когда денег на-
берется много, вдруг раскаяться и начать перевязывать головы, разбитые
другими грабителями? Смешно? А ведь это и значит делать добро своими
деньгами. Время от времени какой-нибудь разбойник ни с того ни с сего
становится добреньким и начинает играть в "скорую помощь". Что делает
Карнеги? В Питсбурге он учинил такой разбой, что проломленных голов и не
счесть, ограбил дураков на сотни миллионов, а теперь по капельке возвра-
щает им деньги. По-вашему, это умно? Посудите сами.
Он начал свертывать папиросу и чуть насмешливо, с любопытством поко-
сился на Дид. Неприкрытый цинизм его теории, резкий тон и резкие слова
смутили ее и вынудили к отступлению.
- Я не могу вас переспорить, и вы это знаете. Как бы ни права была
женщина, она не может убедить мужчину, потому что мужчины всегда так
уверены в себе, что женщина невольно сдается, хотя она и не сомневается
в своей правоте. Но ведь есть же и другое - есть радость созидания. Вы
называете свой бизнес игрой, пусть так. Но мне кажется, что все-таки
приятней что-нибудь сделать, создать, чем с утра до вечера бросать иг-
ральные кости. Вот я, например, когда мне хочется поразмяться или забыть
о том, что за уголь надо платить пятнадцать долларов, я берусь за Маб и
полчаса скребу и чищу ее. И когда я потом вижу, что шерсть у нее блестит
и лоснится, как шелк, я чувствую удовлетворение. По-моему, такое же
чувство должно быть у человека, который построил дом или посадил дерево.
Он может полюбоваться делом рук своих. Это он сделал, это плод его тру-
да. Даже если кто-нибудь вроде вас придет и отнимет у него посаженное им
дерево, оно все-таки останется, и все-таки оно посажено им. Этого вы у
него отнять не можете, мистер Харниш, невзирая на все ваши миллионы. Вот
что я называю радостью созидания, которой нет в азартной игре. Неужели
вы никогда ничего не создавали? Там, на Юконе? Ну, хижину, что ли, лод-
ку, плот или еще что-нибудь? И разве вы не помните, как приятно вам бы-
ло, пока вы работали, и после, когда вы любовались тем, что вами сдела-
но?
Харниш слушал ее, и в его памяти вставали картины прошлого. Он снова
видел пустынную террасу на берегу Клондайка, вырастающие на ней бревен-
чатые хижины, склады, лавки и все прочие деревянные строения, возведен-
ные им, видел свои лесопилки, работающие круглые сутки в три смены.
- Тут вы немножко правы, мисс Мэсон, не спорю.
Да, я сотни домов построил, и я помню, как гордился и радовался, гля-
дя на них. Я и сейчас горжусь, когда вспоминаю. А Офир? Ну самый что ни
на есть дрянной лосиный выгон, а что я из него сделал! Я провел туда во-
ду, знаете откуда? Из Ринкабилли, за восемьдесят миль от Офира. Все го-
ворили, что ничего у меня не выйдет, а вот вышло же, и я сам это сделал.
Плотина и трубы стоили мне четыре миллиона. Но посмотрели бы вы на этот
самый Офир! Машины, электрический свет, сотни людей, работа - круглые
сутки. Я понимаю, что вы хотите сказать, когда говорите, что хорошо что-
нибудь сделать. Я сделал Офир, и неплохо сделал, черт меня побери...
простите, я нечаянно, - но, право же, Офир был прямо загляденье. Я и
сейчас горжусь им, как в тот день, когда мои глаза в последний раз виде-
ли его.
- И это дало вам больше, чем просто деньги, - подхватила Дид. - Знае-
те, что бы я сделала, будь у меня много денег и если уж я никак не могла
бы бросить эту игру в бизнес? Взяла бы да и купила здесь все южные и за-
падные безлесные склоны и засадила их эвкалиптами. Просто так - для удо-
вольствия. А если бы у меня была эта страсть к азарту, о которой вы го-
ворите, то я бы все равно посадила деревья и нажила бы на этом деньги.
Вот как вы наживаете, но только иначе; вместо того, чтобы поднимать цену
на уголь, не увеличив ни на унцию запасы его, я создала бы тысячи и ты-
сячи кубометров дров на голом месте, где раньше не было ничего. И каж-
дый, кто переправится через бухту, посмотрит на лесистые склоны и пора-
дуется на них. А кто радовался тому, что по вашей милости уголь подоро-
|
|