Иоганнес АЛЛЕН 
ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ 
Анонс
Семнадцать лет - возраст любви. Откровения молоденькой девушки: первые 
влюбленности, первые сексуальные опыты, первые шаги в чувственный мир...
Эта книга будет прелюбопытна молодым, интересна и поучительна взрослым, а у совсем 
уж зрелых вызовет приятные реминисценции.
Глава 1
Наш дом находился в городе, но в зеленом районе, больше похожем на предместье, и в стороне 
от дороги, которой пользовалось большинство людей. В тихие вечера слышался отдаленный шум 
машин, но звук был таким слабым и призрачным, что никого не раздражал. Его было достаточно 
только для того, чтобы напомнить, что до центра города можно добраться за полчаса, если, конечно, 
кому-то хотелось об этом вспоминать.
Дом был весь белый с колоннами и верандой. А вокруг такой большой сад, что его называли 
парком, в глубине вырыли даже небольшой пруд, окруженный несколькими рододендронами. С 
балкончика на втором этаже открывался отличный вид на лужайку перед прудом. Когда мы 
покупали дом, папа повел нас на этот балкон, чтобы осмотреть окрестности, и сказал:
- Нас здесь никто не увидит, мы полностью изолированы от людей.
И почему это люди так беспокоятся о том, чтобы отделиться от себе подобных, хотя на самом деле 
больше всего мечтают о родственной душе, которой хотелось бы бросить:
<Привет!>
Моя комната была на втором этаже рядом с ванной. Внизу спала только Нелли. Нелли - так 
звали нашу горничную - высокую, светловолосую, розовощекую и веселую девицу из Рингкобинга. 
Когда у меня было плохое настроение - а в те времена это частенько случалось по вечерам, - я всегда 
спускалась к Нелли. Она не слишком много разговаривала, и мне это тоже нравилось. Нелли просто 
сидела в кресле, слушала радио и курила тонкие сигареты, которые не тушила, пока они почти не 
догорали до самого фильтра и не начинали обжигать пальцы. Думаю, что она чаще всего вспоминала 
родную деревню, но я никогда не знала точно, что у нее на уме, хотя мне всегда нравились люди, 
которые не размышляют вслух.
Стены в моей комнате были светлыми, занавески цветастыми - в бледно-голубом, желтом и 
розовом узоре. Кто-то скажет, что это банальное сочетание, но в том летнем свете расцветка казалась 
очень неплохой. Когда я не валялась в кровати, то обычно сидела за столом у окна, где лежало мое 
зеркальце, косметика и школьные учебники.
Комнаты отца и матери находились прямо напротив моей, брата - рядом, а в комнате отца был 
даже собственный балкон. У брата комната была такой малюсенькой, что в ней помещались только 
два кресла и кровать, но чем меньше у него было места, тем больше это ему нравилось. Джону в то 
время только что исполнилось двенадцать, и он стал совершенно невозможен, всюду разбрасывал 
свои роликовые коньки и теннисные ракетки, а убираться не любил больше всего на свете. Если бы у 
него была комната, как у меня, то наверное, там царила бы разруха, как в Риме после падения.
Сейчас мне уже девятнадцать, а история, которую я собираюсь рассказать, началась два с 
половиной года назад. Кто-то скажет, что для молоденькой девушки довольно странно писать 
мемуары, тем не менее мне хочется вспомнить те несколько месяцев, которые изменили мою жизнь. 
Да что там - за день может произойти так много, что иная шестидесятилетняя биография рядом с 
этими событиями покажется бесцветной и скучной. Хочу сразу сказать, что я не испытываю горечи 
или раскаяния, и доведись мне снова прожить это время, я поступила бы, наверное, точно также, 
ведь надо учитывать обстоятельства, - у меня просто не было выхода. В те несколько месяцев я 
превратилась из маленькой девочки в зрелую женщину, а потом испытала обратное превращение, 
если такое вообще возможно! Я знаю только одно - надо найти правильные слова, чтобы рассказать 
о том, о чем я хочу рассказать, и эта книга должна получиться такой честной, что я просто умру от 
стыда, если кто-то догадается, кто ее автор. Когда я говорю <честной>, то имею в виду именно 
<честность>.
Не думаю, что за прошедшие два с половиной года моя внешность изменилась. Волосы у меня 
все еще светлые, а летом, естественно, еще больше выгорают и начинают походить н? пшеницу, 
которую долго сушили на солнце. Глаза, к сожалению, не голубые, а серые с коричневыми 
крапинками. Когда я их прищуриваю, то они становятся темными и грозными. Нос у меня 
определенно великоват, но маленькие мышцы вокруг ноздрей позволяют по-кошачьи наморщиться - 
тогда нос кажется меньше. Впрочем, трудно всегда помнить о каких-то мышцах, поэтому в 
шестнадцать лет я специально клала в правый туфель камешек, чтобы он напоминал мне о том, что 
надо морщиться. Правда, из-за камешка я начала хромать, поэтому пользы было немного. В те дни я 
стягивала волосы на затылке резинкой или лентой, а теперь они спадают светлой волной мне на