страстью. Возвращаясь к себе в комнату, он думал только об одном:  какое
это будет блаженство снова взяться сейчас за свою любимую книгу, ибо для
юноши в двадцать лет мысли о "свете" и о том, какое он впечатление в нем
произведет, заслоняют все.
   Вскоре, впрочем, он отложил книгу. Раздумывая о победах Наполеона, он
как-то по-новому взглянул и на свою победу. "Да, я выиграл битву, - ска-
зал он себе. - Так надо же воспользоваться этим; надо раздавить гордость
этого спесивого дворянина, пока еще он отступает. Так именно  действовал
Наполеон. Надо мне будет потребовать отпуск на три дня:  тогда  я  смогу
навестить моего друга Фуке. А если г-н де  Реналь  мне  откажет,  я  ему
пригрожу, что совсем уйду... Да он, конечно, уступит".
   Госпожа де Реналь ни на минуту не сомкнула глаз. Ей казалось, что она
совсем не жила до сих пор. Она снова и снова мысленно переживала то сла-
достное ощущение и блаженство, охватившее ее, когда она почувствовала на
своей руке пламенные поцелуи Жюльена.
   И вдруг перед ней мелькнуло страшное слово - прелюбодеяние. Все самое
отвратительное, что только низкое, гнусное распутство  может  вложить  в
представление о чувственной любви, вдруг встало перед ней. И эти видения
старались загрязнить нежный, прекрасный образ - ее мечты о Жюльене  и  о
счастье его любить. Будущее рисовалось ей в самых зловещих красках.  Она
уже видела, как все презирают ее.
   Это были ужасные мгновения: душе ее открылись неведомые области. Едва
только ей дано было вкусить никогда не изведанного блаженства, и вот уже
она ввергнута в бездну чудовищных мук. Она никогда не представляла себе,
что можно так страдать; у нее  помутился  рассудок.  На  секунду  у  нее
мелькнула мысль сознаться мужу, что  она  боится  полюбить  Жюльена.  Ей
пришлось бы тогда рассказать о нем все. К счастью, ей припомнилось  нас-
тавление, которое ей когда-то давно, накануне свадьбы, прочла ее  тетка,
- наставление о том, как опасно откровенничать с мужем, который в  конце
концов, как-никак, господин своей жены. В полном отчаянии она ломала ру-
ки.
   В голове ее бессвязно возникали мучительные, противоречивые мысли. То
она дрожала, что Жюльен ее не любит, то вдруг  ее  охватывал  ужас:  она
чувствовала себя преступницей и содрогалась,  как  будто  ей  завтра  же
предстояла публичная казнь на городской площади Верьера - стоять  у  по-
зорного столба с дощечкой на груди, чтобы весь народ видел и  знал,  что
она прелюбодейка.
   У г-жи де Реналь не было ни малейшего жизненного  опыта,  и  ей  даже
среди бела дня, в здравом уме и твердой памяти, не могло прийти в  голо-
ву, что согрешить перед богом - не совсем то же, что стать жертвой  все-
общего презрения и подвергнуться публичному позору.
   Когда страшная мысль о прелюбодеянии и о всем том бесчестии, которое,
по ее мнению, оно неизбежно влечет за собой, на минуту покидала ее и она
начинала думать о том, как сладостно было бы жить с Жюльеном в невиннос-
ти, и погружалась в воспоминания, ее тотчас же снова охватывало  ужасное
подозрение, что Жюльен любит другую женщину. Она вспоминала, как он поб-
леднел, испугавшись, что у него отнимут этот портрет или что он скомпро-
метирует ее, если этот портрет кто-нибудь  увидит.  Впервые  она  видела
страх на этом спокойном, благородном лице. Не было случая, чтобы он ког-
да-нибудь так волновался из-за нее или из-за детей. И этот  новый  повод
для мучений, когда она и так уже не знала, куда деваться от горя,  пере-
полнил меру страданий, отпущенную человеческой душе. Г-жа де Реналь  не-
вольно застонала, и ее стоны разбудили служанку. Вдруг она увидела перед
собой пламя свечи и Элизу, стоявшую возле ее постели.
   - Так это вас он любит - вскричала она, не помня себя.
   Служанка, с изумлением видя, что с ее госпожой творится что-то нелад-
ное, к счастью, не обратила никакого внимания  на  эти  странные  слова.
Г-жа де Реналь поняла, что допустила какую-то неосторожность.
   - У меня жар, - сказала она ей, - и  я,  кажется,  бредила.  Побудьте
здесь со мной.