|
- Мне, правда, немножко нездоровится, но только, пожалуй, на свежем
воздухе мне лучше.
Эти слова так обрадовали Жюльена, что он почувствовал себя на седьмом
небе от счастья; он стал болтать, забыл о всяком притворстве, и обеим
подругам, которые его слушали, казалось, что милее и приятнее человека
нет на свете. Однако во всем этом красноречии, которое нашло на него так
внезапно, была некоторая доля малодушия. Он ужасно боялся, как бы г-жа
Дервиль, которую раздражал сильный ветер, видимо, предвещавший грозу, не
вздумала одна вернуться домой. Тогда ему пришлось бы остаться с глазу на
глаз с г-жой де Реналь. У него как-то нечаянно хватило слепого мужества
совершить то, что он сделал, но сказать теперь г-же де Реналь хотя бы
одно слово было свыше его сил. Как бы мягко она ни упрекнула его, он по-
чувствует себя побежденным, и победа, которую он только что одержал, об-
ратится в ничто.
На его счастье в этот вечер его прочувствованные и приподнятые речи
заслужили признание даже г-жи Дервиль, которая частенько говорила, что
он держит себя нелепо, как ребенок, и не находила в нем ничего интерес-
ного. Что же касается г-жи де Реналь, чья рука покоилась в руке Жюльена,
она сейчас не думала ни о чем, она жила словно в забытьи. Эти часы, ко-
торые они провели здесь, под этой огромной липой, посаженной, как ут-
верждала молва, Карлом Смелым, остались для нее навсегда счастливейшей
порой ее жизни. Она с наслаждением слышала, как вздыхает ветер в густой
липовой листве, как стучат, падая на нижние листья, редкие капли начина-
ющегося дождя. Жюльен пропустил без внимания одно обстоятельство, кото-
рое могло бы чрезвычайно порадовать его: г-жа де Реналь на минуту вста-
ла, чтобы помочь кузине поднять цветочную вазу, которую ветер опрокинул
им под ноги, и поневоле отняла у него руку, но как только она опять се-
ла, она тотчас же чуть ли не добровольно отдала ему руку, как если бы
это уже с давних пор вошло у них в обычай.
Давно уже пробило двенадцать, пора было уходить из сада; они разош-
лись. Г-жа де Реналь, совершенно упоенная своей любовью, пребывала в та-
ком блаженном неведении, что даже не упрекала себя ни в чем. Всю ночь
она не сомкнула глаз: счастье не давало ей уснуть; Жюльен сразу заснул
мертвым сном, совершенно изнеможенный той борьбой, которую в течение це-
лого дня вели в его сердце застенчивость и гордость.
Утром его разбудили в пять; проснувшись, он даже не вспомнил о г-же
де Реналь, - если бы она знала это, каким бы это было для нее жестоким
ударом! Он выполнил свой долг, героический долг. Упоенный этим сознани-
ем, он заперся на ключ у себя в комнате и с каким-то новым удовольствием
погрузился в описания подвигов своего героя.
Когда позвонили к завтраку, он, начитавшись подробных донесений об
операциях Великой Армии, уже забыл о всех своих победах, одержанных на-
кануне. Сходя в столовую, он полушутливо подумал: "Надо будет сказать
этой женщине, что я влюблен в нее".
Но вместо томных взоров, которые он рассчитывал встретить, он увидел
сердитую физиономию г-на де Реналя, который уже два часа назад приехал
из Верьера и сейчас отнюдь не скрывал своего крайнего неудовольствия
тем, что Жюльен провел целое утро, не занимаясь с детьми. Нельзя было
представить себе ничего отвратительнее этого спесивого человека, когда
он бывал чемлибо недоволен и считал себя вправе выказывать свое неудо-
вольствие.
Каждое едкое слово мужа разрывало сердце г-жи де Реналь. Но Жюльен
все еще пребывал в экстазе; весь он был до того поглощен великими дела-
ми, которые в течение нескольких часов совершались перед его мысленным
взором, что ему трудно было сразу спуститься на землю; грубые замечания
г-на де Реналя почти не доходили до него. Наконец он ему ответил до-
вольно резко:
- Я себя плохо чувствовал.
Тон, каким это было сказано, задел бы, пожалуй, и гораздо менее обид-
чивого человека, чем верьерский мэр: он чуть было не поддался желанию
|
|