- Берегись, ты себя скомпрометируешь.
   - После того, как я пришла к тебе на свидание в тюрьму, я уже  теперь
на веки вечные сделалась притчей во языцех  и  в  Безансоне  и  во  всем
Франш-Конте, - сказала она с глубокой горестью. - Я уже переступила пре-
дел строгой благопристойности... Я падшая женщина. Правда, это ради  те-
бя.
   Она говорила таким грустным тоном, что Жюльен в порыве  какого-то  до
сих пор не испытанного сладостного чувства сжал ее в своих объятиях. Это
было уже не безумие страсти, а безграничная признательность.  Он  только
сейчас впервые по-настоящему понял, какую огромную жертву  она  принесла
ради него.
   Какая-то благодетельная душа не преминула, разумеется, сообщить  г-ну
де Реналю о продолжительных визитах его супруги в тюрьму, ибо не  прошло
и трех дней, как он прислал за ней карету,  настоятельно  требуя,  чтобы
она немедленно возвратилась в Верьер.
   День, начавшийся с этой жестокой разлуки,  оказался  злосчастным  для
Жюльена. Часа через два ему сообщили,  что  какой-то  проныра-священник,
которому, однако, не удалось примазаться к безансонским иезуитам, пришел
с утра и стоит на улице перед самой тюрьмой. Дождь шел, не переставая, и
этот человек, по-видимому, задался целью изобразить  из  себя  мученика.
Жюльен был настроен мрачно, и это шутовство ужасно возмутило его. Он еще
утром отказался принять этого священника, но тот, видимо, решил  во  что
бы то ни стало заставить Жюльена исповедаться ему, чтобы  потом,  с  по-
мощью всяческих признаний, которые он якобы от него  услышал,  завоевать
расположение безансонских молодых дам.
   Он громогласно повторял, что будет стоять день и ночь у тюремных  во-
рот.
   - Бог послал меня, чтобы смягчить сердце этого отступника.
   А простой народ, который всегда рад публичному зрелищу, уже  толпился
вокруг него.
   - Братья! - вопил он. - Я буду стоять здесь денно и нощно и не  сойду
с места, сколько бы ни пришлось мне выстоять дней и  ночей.  Святой  дух
глаголал мне и возвестил повеление свыше: на меня возложен  долг  спасти
душу юного Сореля. Приобщитесь, братья, к молениям моим... - и прочее  и
прочее.
   Жюльен чувствовал отвращение ко всяким сценам и ко всему,  что  могло
привлечь к нему внимание. Он подумал, не настал ли сейчас подходящий мо-
мент для того, чтобы незаметно исчезнуть из мира; но у  него  оставалась
какая-то надежда увидеть еще раз г-жу де Реналь, и он  был  влюблен  без
памяти.
   Ворота тюрьмы выходили на одну из самых людных улиц. Когда он  предс-
тавлял себе этого грязного попа, который собирает вокруг  себя  толпу  и
устраивает уличный скандал, у него вся душа переворачивалась. "И уж, ко-
нечно, можно не сомневаться, что мое имя не сходит у него с языка".  Это
было так невыносимо, что казалось ему хуже всякой смерти.
   Два-три раза на протяжении часа он посылал одного преданного ему  тю-
ремщика посмотреть, стоит ли еще у ворот этот человек.
   - Сударь, - сообщал ему всякий раз тюремщик, - он  стоит  на  коленях
прямо в грязи, молится во весь голос и читает литании о  спасении  вашей
души...
   "Экий подлец!" - подумал Жюльен. Действительно, в ту же минуту он ус-
лышал глухое монотонное завывание: это толпа подтягивала попу, распевав-
шему литании. Раздражение Жюльена дошло до крайних  пределов,  когда  он
увидал, что сам надзиратель тоже зашевелил губами, повторяя знакомые ла-
тинские слова.
   - Там уже поговаривать начинают, - заявил тюремщик, - что у вас, вер-
но, совсем каменное сердце, ежели вы отказываетесь от помощи такого свя-
того человека.
   - О родина моя, в каком темном невежестве ты  еще  пребываешь!  -  не
помня себя от ярости,  воскликнул  Жюльен.  И  он  продолжал  рассуждать