|
- Берегись, ты себя скомпрометируешь.
- После того, как я пришла к тебе на свидание в тюрьму, я уже теперь
на веки вечные сделалась притчей во языцех и в Безансоне и во всем
Франш-Конте, - сказала она с глубокой горестью. - Я уже переступила пре-
дел строгой благопристойности... Я падшая женщина. Правда, это ради те-
бя.
Она говорила таким грустным тоном, что Жюльен в порыве какого-то до
сих пор не испытанного сладостного чувства сжал ее в своих объятиях. Это
было уже не безумие страсти, а безграничная признательность. Он только
сейчас впервые по-настоящему понял, какую огромную жертву она принесла
ради него.
Какая-то благодетельная душа не преминула, разумеется, сообщить г-ну
де Реналю о продолжительных визитах его супруги в тюрьму, ибо не прошло
и трех дней, как он прислал за ней карету, настоятельно требуя, чтобы
она немедленно возвратилась в Верьер.
День, начавшийся с этой жестокой разлуки, оказался злосчастным для
Жюльена. Часа через два ему сообщили, что какой-то проныра-священник,
которому, однако, не удалось примазаться к безансонским иезуитам, пришел
с утра и стоит на улице перед самой тюрьмой. Дождь шел, не переставая, и
этот человек, по-видимому, задался целью изобразить из себя мученика.
Жюльен был настроен мрачно, и это шутовство ужасно возмутило его. Он еще
утром отказался принять этого священника, но тот, видимо, решил во что
бы то ни стало заставить Жюльена исповедаться ему, чтобы потом, с по-
мощью всяческих признаний, которые он якобы от него услышал, завоевать
расположение безансонских молодых дам.
Он громогласно повторял, что будет стоять день и ночь у тюремных во-
рот.
- Бог послал меня, чтобы смягчить сердце этого отступника.
А простой народ, который всегда рад публичному зрелищу, уже толпился
вокруг него.
- Братья! - вопил он. - Я буду стоять здесь денно и нощно и не сойду
с места, сколько бы ни пришлось мне выстоять дней и ночей. Святой дух
глаголал мне и возвестил повеление свыше: на меня возложен долг спасти
душу юного Сореля. Приобщитесь, братья, к молениям моим... - и прочее и
прочее.
Жюльен чувствовал отвращение ко всяким сценам и ко всему, что могло
привлечь к нему внимание. Он подумал, не настал ли сейчас подходящий мо-
мент для того, чтобы незаметно исчезнуть из мира; но у него оставалась
какая-то надежда увидеть еще раз г-жу де Реналь, и он был влюблен без
памяти.
Ворота тюрьмы выходили на одну из самых людных улиц. Когда он предс-
тавлял себе этого грязного попа, который собирает вокруг себя толпу и
устраивает уличный скандал, у него вся душа переворачивалась. "И уж, ко-
нечно, можно не сомневаться, что мое имя не сходит у него с языка". Это
было так невыносимо, что казалось ему хуже всякой смерти.
Два-три раза на протяжении часа он посылал одного преданного ему тю-
ремщика посмотреть, стоит ли еще у ворот этот человек.
- Сударь, - сообщал ему всякий раз тюремщик, - он стоит на коленях
прямо в грязи, молится во весь голос и читает литании о спасении вашей
души...
"Экий подлец!" - подумал Жюльен. Действительно, в ту же минуту он ус-
лышал глухое монотонное завывание: это толпа подтягивала попу, распевав-
шему литании. Раздражение Жюльена дошло до крайних пределов, когда он
увидал, что сам надзиратель тоже зашевелил губами, повторяя знакомые ла-
тинские слова.
- Там уже поговаривать начинают, - заявил тюремщик, - что у вас, вер-
но, совсем каменное сердце, ежели вы отказываетесь от помощи такого свя-
того человека.
- О родина моя, в каком темном невежестве ты еще пребываешь! - не
помня себя от ярости, воскликнул Жюльен. И он продолжал рассуждать
|
|