|
преступлении. По какому-то странному совпадению, которое спасло его от
отчаяния, он только сейчас вышел из того состояния лихорадочного возбуж-
дения и полубезумия, в котором он пребывал все время с той самой минуты,
как выехал из Парижа в Верьер.
Это были благодатные, чистые слезы; он ни на минуту не сомневался в
том, что будет осужден.
- Значит, она будет жить! - повторял он - Она будет жить, и простит,
и будет любить меня...
Наутро, уже довольно поздно, его разбудил тюремщик.
- Видно, у вас спокойно на душе, господин Жюльен, - сказал тюремщик.
- Вот уж два раза, как я к вам входил, да только постеснялся будить вас
Вот, пожалуйста, две бутылочки славного винца: это вам посылает господин
Малой, наш кюре.
- Как! Этот мошенник еще здесь? - сказал Жюльен.
- Да, сударь, - отвечал тюремщик, понижая голос. - Только вы уж не
говорите так громко, это вам может повредить.
Жюльен рассмеялся.
- В том положении, милый мой, в каком я сейчас оказался, только вы
один можете мне повредить: это если перестанете быть таким участливым и
добрым... Вы не прогадаете, вам хорошо заплатят, - спохватившись, внуши-
тельно добавил Жюльен.
И он тут же подтвердил свой внушительный тон, бросив г-ну Нуару золо-
тую монету.
Господин Нуару снова и на этот раз с еще большими подробностями изло-
жил все, что узнал про г-жу де Реналь, но о посещении мадемуазель Элизы
не заикнулся ни словом.
Это была низкая и поистине раболепная натура. Внезапно у Жюльена
мелькнула мысль: "Этот безобразный великан получает здесь три-четыре
сотни франков, не больше, ибо народу у него в тюрьме не так много; я мо-
гу пообещать ему десять тысяч франков, если он сбежит со мной в Швейца-
рию. Трудно будет только заставить его поверить, что я его не обману".
Но когда Жюльен представил себе, как долго ему придется объясняться с
этим гнусным животным, он почувствовал отвращение и стал думать о дру-
гом.
Вечером оказалось, что время уже упущено. В полночь за ним приехала
почтовая карета и увезла его. Он остался очень доволен своими спутниками
- жандармами. Утром он был доставлен в безансонскую тюрьму, где его лю-
безно препроводили в верхний этаж готической башни. Приглядевшись, он
решил, что эта архитектура относится к началу XIV века, и залюбовался ее
изяществом и пленительной легкостью. Сквозь узкий просвет между двумя
стенами, над угрюмой глубиной двора, открывался вдали изумительной кра-
соты пейзаж.
На следующий день ему учинили допрос, после чего несколько дней ему
никто не докучал. На душе у него было спокойно. Его дело казалось ему
проще простого: "Я хотел убить - меня следует убить".
Его мысль не задерживалась на этом рассуждении. Суд, неприятность
выступать перед публикой, защита - все это были какие-то досадные пустя-
ки, скучные церемонии, о которых будет время подумать, когда все это
наступит. И самый момент смерти также не задерживает его мысли: "Подумаю
после суда". Жизнь вовсе не казалась ему скучной, он на все смотрел те-
перь другими глазами: у него не было никакого честолюбия. Он редко вспо-
минал о м-ль де Ла-Моль. Он был охвачен чувством раскаяния, и образ г-жи
де Реналь часто вставал перед ним, особенно в ночной тишине, которую в
этой высокой башне прерывали только крики орлана.
Он благодарил небо за то, что рана, которую он нанес, оказалась не
смертельной. "Странное дело! - рассуждал он сам с собой. - Ведь мне ка-
залось, что она своим письмом к господину де Ла-Молю разрушила навсегда
счастье, которое только что открылось передо мной, и вот не прошло и
двух недель после этого письма, а я даже не вспоминаю о том, что так ме-
ня тогда волновало... Две-три тысячи ливров ренты, чтобы жить спокойно
|
|