|
Вам. На будущей неделе, не позднее четверга, я покину родительский дом.
Ваши благодеяния обогатили нас. В тайну мою не посвящен никто, кроме
почтенного аббата Пирара. Я отправляюсь к нему, он нас обвенчает, а час
спустя мы уже будем на пути в Лангедок и не появимся в Париже впредь до
Вашего разрешения. Одно только заставляет сжиматься мое сердце - все это
станет пищей для пикантных анекдотов на мой счет и на Ваш. Остроты ка-
ких-нибудь глупцов, пожалуй, заставят нашего доблестного Норбера искать
ссоры с Жюльеном. А при таких обстоятельствах - я хорошо знаю его - я
буду бессильна оказать на Жюльена какое-либо воздействие: в нем загово-
рит дух восставшего плебея. Умоляю Вас на коленях, отец, придите на мое
венчание в церковь аббата Пирара в следующий четверг. Это обезвредит
ехидство светских пересудов и отвратит опасность, угрожающую жизни Ваше-
го единственного сына и жизни моего мужа... ", и так далее, и так далее.
Это письмо повергло маркиза в необыкновенное смятение. Итак, значит,
необходимо в конце концов принять какое-то решение. Все его правила, все
привычные дружеские связи утратили для него всякое значение.
В этих исключительных обстоятельствах в нем властно заговорили все
истинно значительные черты его характера, выкованные великими потрясени-
ями, которые он пережил в юности. Невзгоды эмиграции сделали его фанта-
зером. После того как он на протяжении двух лет видел себя обладателем
громадного состояния, пожинал всякие отличия при дворе, 1790 год внезап-
но вверг его в ужасную нищету эмиграции. Эта суровая школа перекроила
душу двадцатидвухлетнего юноши. Он, в сущности, чувствовал себя как бы
завоевателем, раскинувшим лагерь среди всего своего богатства; оно от-
нюдь не порабощало его. Но это же самое воображение, которое уберегло
его душу от губительной отравы золота, сделало его жертвой безумной
страсти - добиться во что бы то ни стало для своей дочери громкого титу-
ла.
В продолжение последних полутора месяцев маркиз, повинуясь внезапному
капризу, вдруг решал обогатить Жюльена, бедность которого казалась ему
чем-то унизительным, позорным для него самого, маркиза де ЛаМоля, чем-то
немыслимым для супруга его дочери. Он швырял деньгами. На другой день
его воображение кидалось в другую сторону: ему казалось, что Жюльен пой-
мет этот немой язык расточительной щедрости, переменит имя, уедет в Аме-
рику и оттуда напишет Матильде, что он для нее больше не существует. Г-н
де ЛаМоль уже представлял себе это письмо написанным, стараясь угадать,
какое действие может оно оказать на его дочь.
Когда все эти юношеские мечты были разрушены подлинным письмом Ма-
тильды, маркиз после долгих раздумий о том, как бы ему убить Жюльена или
заставить его исчезнуть, вдруг неожиданно загорелся желанием создать ему
блестящее положение. Он даст ему имя одного из своих владений. Почему бы
не передать ему и титул? Герцог де Шон, его тесть, после того как
единственный сын его был убит в Испании, не раз уже говаривал маркизу,
что он думает передать свой титул Норберу...
"Нельзя отказать Жюльену в исключительных деловых способностях, в
редкой отваге, пожалуй, даже и в некотором блеске... - рассуждал сам с
собой маркиз. - Но в глубине этой натуры есть что-то пугающее. И такое
впечатление он производит решительно на всех, значит, действительно
что-то есть. (И чем труднее было определить это "что-то", тем больше пу-
гало оно пылкое воображение старого маркиза.)
Моя дочь очень тонко выразила это как-то на днях (в письме, которого
мы не приводим): "Жюльен не пристал ни к одному салону, ни к какой кли-
ке". Он не заручился против меня ни малейшей поддержкой, если я от него
откажусь, он останется без всего... Но что это - просто его неведение
современного состояния общества? Я два или три раза говорил ему: до-
биться какого-нибудь положения, выдвинуться можно только при помощи са-
лонов...
Нет, у него нет ловкости и хитрости какого-нибудь проныры, который не
упустит ни удобной минуты, ни благоприятного случая... Это характер от-
нюдь не в духе Людовика XI. А с другой стороны, я вижу, что он руково-
|
|
