исходит оттого, что она несчастна. Я подозреваю, что у нее  есть  тайное
горе. Может быть, все дело в том, что ей  надоело  разыгрывать  доброде-
тель.
   Испанец умолк и в течение целой минуты, не произнося ни слова,  смот-
рел на Жюльена.
   - Вот в чем вся суть, - важно добавил он. - Вот отсюда-то вы и можете
извлечь некоторую надежду. Я много раздумывал над  этим  в  течение  тех
двух лет, когда имел честь состоять при ней покорным слугой. И все  ваше
будущее, господин влюбленный, зависит всецело от этой  великой  загадки:
не ханжа ли она, которая устала от взятой на себя роли и злобствует  по-
тому, что она несчастна?
   - Или, может быть, - сказал граф Альтамира,  нарушив,  наконец,  свое
глубокое молчание, - это то, что я тебе уже двадцать раз говорил: просто
она заразилась французским тщеславием, и ее  преследует  воспоминание  о
папаше, пресловутом сукноторговце. Вот это-то и гложет ее, а характер  у
нее от природы угрюмый, сухой.
   Единственное, что могло бы оказаться для нее счастьем, -  это  перее-
хать в Толедо и попасть в лапы какогонибудь духовника, который бы терзал
ее каждый день, разверзая перед ней страшную бездну ада.
   Когда Жюльен уже уходил, дон Диего,  приняв  еще  более  внушительный
вид, сказал ему:
   - Альтамира сообщил мне, что вы один из наших. Придет день, и вы  по-
можете нам отвоевать свободу; вот почему и я хочу помочь вам в вашей ма-
ленькой затее. Вам будет небесполезно познакомиться со стилем маршальши.
Вот четыре письма, написанные ее рукой.
   - Я перепишу их, - воскликнул Жюльен, - и принесу вам обратно!
   - И никогда ни одна душа не будет знать, о чем мы здесь говорили?
   - Никогда, клянусь честью! - вскричал Жюльен.
   - Тогда да поможет вам бог! - промолвил испанец и молча  проводил  до
лестницы Альтамиру и Жюльена.
   Эта сцена немного развеселила нашего героя и вызвала  у  него  что-то
вроде улыбки. "Вот вам и благочестивец Альтамира, который споспешествует
мне в прелюбодействе!" - сказал он про себя.
   Все время, пока шел этот необыкновенно важный разговор с доном  Диего
Бустосом, Жюльен внимательно прислушивался к бою часов на башне особняка
Алигр.
   Приближалось время обеда; он сейчас увидит Матильду.  Вернувшись  до-
мой, он с большим тщанием занялся своим туалетом.
   "Вот первая глупость, - сказал он себе, уже спускаясь по лестнице.  -
Надо исполнять предписания князя слово в слово".
   И он опять поднялся к себе и надел самый затрапезный дорожный костюм.
   "Теперь, - подумал он, - только бы не выдать себя взглядом". Было еще
только половина шестого, а обедали в шесть.
   Его потянуло в гостиную, там не было ни души. Увидев  голубой  диван,
он бросился перед ним на колени и прижался губами к тому месту, на кото-
рое Матильда обычно опиралась рукой; слезы хлынули из  его  глаз.  "Надо
избавиться от этой дурацкой чувствительности, - сказал он себе с негодо-
ванием - Она меня выдаст". Он взял для вида газету и прошелся  несколько
раз из гостиной в сад и обратно.
   Потом, незаметно укрывшись за большим дубом, весь дрожа, он, наконец,
решился поднять глаза на окно м-ль де Ла-Моль. Оно было закрыто наглухо;
он чуть не упал и долго стоял, прислонившись к дубу, потом, едва держась
на ногах, пошел взглянуть на лестницу садовника.
   Кольцо у цепи, которое он разогнул когда-то, - увы, как все тогда бы-
ло по-другому! - так и осталось непочиненным. Не помня  себя,  в  порыве
безумия, Жюльен прижал его к губам.
   После этого долгого хождения из гостиной в сад и обратно  Жюльен  по-
чувствовал себя страшно усталым; это было первое достижение, которое его
чрезвычайно обрадовало. "Вот теперь у меня будет погасший взгляд, и мож-
но не опасаться, что я себя выдам". Постепенно все  начали  сходиться  в