|
любит воевать. Кто бы ни преподнес ей войну, он будет популярен вдвойне,
ибо воевать - значит, выражаясь на площадном языке, заставить иезуитов
пухнуть с голоду; воевать - значит избавить гордых французов от угрозы
иноземного нашествия.
Кардинала слушали благосклонно.
- Следовало бы еще, - добавил он, - чтобы господин де Нерваль оставил
министерство, ибо имя его вызывает излишнее раздражение.
Тут все повскакали с мест и заговорили разом "Сейчас меня опять выш-
лют", - подумал Жюльен; но даже сам осмотрительный председатель забыл о
присутствии и существовании Жюльена.
Все взоры устремились на человека, которого Жюльен сразу узнал. Это
был г-н де Нерваль, премьер-министр; он видел его на бале у герцога де
Реца.
Смятение достигло апогея, как принято выражаться в газетах по поводу
парламентских заседаний. Прошло добрых четверть часа, пока, наконец,
восстановилась относительная тишина.
Тогда поднялся г-н де Нерваль и, наподобие апостола, начал вещать.
- Я далек от того, чтобы утверждать, - начал он каким-то необыкновен-
ным голосом, - что я вовсе не Дорожу постом министра.
Мне указывают, господа, будто имя мое умножает силы якобинцев, восс-
танавливая против нас множество умеренных. Я охотно ушел бы, но пути
господни дано знать немногим. А мне, - добавил он, глядя в упор на кар-
динала, - надлежит выполнить то, что мне предназначено. Глас небесный
изрек мне: "Либо ты сложишь голову на эшафоте, либо восстановишь во
Франции монархию и низведешь Палаты на то место, какое занимал парламент
при Людовике XV". И я это сделаю, господа.
Он умолк и сел; наступила мертвая тишина.
"Хороший актер!" - подумал Жюльен. Он ошибался, как всегда, приписы-
вая людям, по своему обыкновению, гораздо больше ума, чем у них было на
самом деле. Воодушевленный спорами сегодняшнего бурного вечера, а еще
того более искренностью выступавших ораторов, г-н де Нерваль в эту мину-
ту всей душой верил в свое предназначение. Этот человек, обладавший
большим мужеством, отнюдь не отличался умом.
В тишине, воцарившейся после знаменательной фразы "Я это сделаю",
пробило полночь. Жюльену почудилось в этом бое часов что-то величествен-
ное и зловещее. Он был взволнован.
Прения вскоре возобновились с удвоенной силой, а главное - с непости-
жимой откровенностью. "Эти люди в конце концов меня отравят, - подумывал
иногда Жюльен. - Как это они решаются говорить подобные вещи перед пле-
беем?"
Пробило два часа, а они все говорили и говорили Хозяин дома давно уже
похрапывал; г-н де Ла-Моль был вынужден позвонить, чтобы подали новые
свечи Г-н де Нерваль, министр, отбыл без четверти два, не преминув, од-
нако, несколько раз перед уходом впиться внимательным взглядом в физио-
номию Жюльена, отражавшуюся в стенном зеркале неподалеку от его стула.
Как только он скрылся, все почувствовали себя свободнее.
Пока вставляли новые свечи, человек в жилетах тихонько сказал соседу:
- Бог его знает, что только не наговорит королю этот человек. Он мо-
жет поставить нас в самое глупое положение и испортить нам все. Надо
прямо сказать: это исключительная самонадеянность и даже наглость с его
стороны, что он появляется здесь. Он бывал здесь и раньше, до того, как
попал в министры, но портфель, как-никак, меняет все, человек жертвует
ему всеми своими интересами и он должен был бы это понимать.
Не успел министр скрыться, как бонапартистский генерал сомкнул вежды.
Потом заговорил о своем здоровье, о ранах, взглянул на часы и исчез.
- Держу пари, - сказал человек в жилетах, - что генерал сейчас дого-
няет министра. Он будет оправдываться в том, что его застали здесь, и
уверять, что он нас держит в руках.
Когда запасные лакеи зажгли, наконец, новые свечи, слово взял предсе-
датель:
|
|