любит воевать. Кто бы ни преподнес ей войну, он будет популярен вдвойне,
ибо воевать - значит, выражаясь на площадном языке,  заставить  иезуитов
пухнуть с голоду; воевать - значит избавить гордых французов  от  угрозы
иноземного нашествия.
   Кардинала слушали благосклонно.
   - Следовало бы еще, - добавил он, - чтобы господин де Нерваль оставил
министерство, ибо имя его вызывает излишнее раздражение.
   Тут все повскакали с мест и заговорили разом "Сейчас меня опять  выш-
лют", - подумал Жюльен; но даже сам осмотрительный председатель забыл  о
присутствии и существовании Жюльена.
   Все взоры устремились на человека, которого Жюльен сразу  узнал.  Это
был г-н де Нерваль, премьер-министр; он видел его на бале у  герцога  де
Реца.
   Смятение достигло апогея, как принято выражаться в газетах по  поводу
парламентских заседаний. Прошло добрых  четверть  часа,  пока,  наконец,
восстановилась относительная тишина.
   Тогда поднялся г-н де Нерваль и, наподобие апостола, начал вещать.
   - Я далек от того, чтобы утверждать, - начал он каким-то необыкновен-
ным голосом, - что я вовсе не Дорожу постом министра.
   Мне указывают, господа, будто имя мое умножает силы якобинцев,  восс-
танавливая против нас множество умеренных. Я охотно  ушел  бы,  но  пути
господни дано знать немногим. А мне, - добавил он, глядя в упор на  кар-
динала, - надлежит выполнить то, что мне  предназначено.  Глас  небесный
изрек мне: "Либо ты сложишь голову  на  эшафоте,  либо  восстановишь  во
Франции монархию и низведешь Палаты на то место, какое занимал парламент
при Людовике XV". И я это сделаю, господа.
   Он умолк и сел; наступила мертвая тишина.
   "Хороший актер!" - подумал Жюльен. Он ошибался, как всегда,  приписы-
вая людям, по своему обыкновению, гораздо больше ума, чем у них было  на
самом деле. Воодушевленный спорами сегодняшнего бурного  вечера,  а  еще
того более искренностью выступавших ораторов, г-н де Нерваль в эту мину-
ту всей душой верил в  свое  предназначение.  Этот  человек,  обладавший
большим мужеством, отнюдь не отличался умом.
   В тишине, воцарившейся после знаменательной  фразы  "Я  это  сделаю",
пробило полночь. Жюльену почудилось в этом бое часов что-то величествен-
ное и зловещее. Он был взволнован.
   Прения вскоре возобновились с удвоенной силой, а главное - с непости-
жимой откровенностью. "Эти люди в конце концов меня отравят, - подумывал
иногда Жюльен. - Как это они решаются говорить подобные вещи перед  пле-
беем?"
   Пробило два часа, а они все говорили и говорили Хозяин дома давно уже
похрапывал; г-н де Ла-Моль был вынужден позвонить,  чтобы  подали  новые
свечи Г-н де Нерваль, министр, отбыл без четверти два, не преминув,  од-
нако, несколько раз перед уходом впиться внимательным взглядом в  физио-
номию Жюльена, отражавшуюся в стенном зеркале неподалеку от  его  стула.
Как только он скрылся, все почувствовали себя свободнее.
   Пока вставляли новые свечи, человек в жилетах тихонько сказал соседу:
   - Бог его знает, что только не наговорит королю этот человек. Он  мо-
жет поставить нас в самое глупое положение и  испортить  нам  все.  Надо
прямо сказать: это исключительная самонадеянность и даже наглость с  его
стороны, что он появляется здесь. Он бывал здесь и раньше, до того,  как
попал в министры, но портфель, как-никак, меняет все,  человек  жертвует
ему всеми своими интересами и он должен был бы это понимать.
   Не успел министр скрыться, как бонапартистский генерал сомкнул вежды.
Потом заговорил о своем здоровье, о ранах, взглянул на часы и исчез.
   - Держу пари, - сказал человек в жилетах, - что генерал сейчас  дого-
няет министра. Он будет оправдываться в том, что его  застали  здесь,  и
уверять, что он нас держит в руках.
   Когда запасные лакеи зажгли, наконец, новые свечи, слово взял предсе-
датель: