Жюльен был слишком несчастен, а главное, слишком потрясен, чтобы раз-
гадать столь сложный любовный маневр; и еще менее того он  был  способен
усмотреть в нем что-либо благоприятное для себя; он оказался просто-нап-
росто жертвой Никогда еще он не доходил до такого отчаяния; его  поведе-
ние до такой степени не согласовалось с голосом рассудка,  что  если  бы
какой-нибудь умудренный горем философ сказал ему. "Торопитесь воспользо-
ваться обстоятельствами, которые складываются для вас благоприятно:  при
этой рассудочной любви, которую мы встречаем в  Париже,  одно  и  то  же
настроение не может продлиться более двух дней", - он бы его  не  понял.
Но в каком бы умоисступлении он ни находился, он неспособен был изменить
долгу чести. Честь обязывала его молчать, он это понимал Попросить сове-
та, рассказать о своих мучениях первому попавшемуся человеку было бы для
него великим счастьем, подобным тому, какое испытывает  несчастный  пут-
ник, когда он посреди раскаленного зноя пустыни чувствует каплю прохлад-
ной влаги, упавшую с неба Он сознавал эту  опасность;  он  боялся,  что,
случись кому-нибудь неосторожно обратиться к нему с расспросами, он сей-
час же разразится потоком слез; он заперся у себя в комнате.
   Он видел, что Матильда долго бродила в саду, и только когда она,  на-
конец, ушла оттуда, он решился выйти сам; он подошел к розовому кусту, с
которого она сорвала цветок.
   Вечер был темный, и он мог предаваться своему горю, не опасаясь,  что
его увидят. Для него было ясно, что м-ль де Ла-Моль любит одного из этих
молодых офицеров, с которыми она только что так весело болтала... А  его
она тоже любила, но теперь поняла, что он ничего не стоит.
   "Да, в самом деле, какие у меня достоинства? - с чувством глубочайше-
го убеждения твердил себе Жюльен - Я существо совершенно незначительное,
заурядное, в высшей степени скучное для окружающих  и  очень  неприятное
для самого себя". Ему до смерти опротивели и все его прекрасные качества
и все то, что когда-то воодушевляло и увлекало его;  и  вот  в  таком-то
состоянии, когда воображение его как бы вывернулось наизнанку, он пытал-
ся разобраться в жизни при помощи своего воображения. В такое  заблужде-
ние может впасть только недюжинный человек.
   Уже не раз мысль о самоубийстве соблазняла его; видение это было пол-
но для него глубокого очарования; это был словно блаженный  отдых,  чаша
студеной воды, поднесенная несчастному, который погибает  в  пустыне  от
жажды и зноя.
   "Умереть, - но ведь она будет презирать меня еще больше! - воскликнул
он. - Какую память я оставлю по себе!"
   Когда человеческое существо ввергнуто в такую бездну отчаяния, у него
нет иного прибежища, как только его мужество. У Жюльена не  хватало  до-
гадливости сказать себе: "Надо рискнуть!" Но вечером, глядя на окно  Ма-
тильды, он увидел сквозь ставни, как она погасила  свет,  он  представил
себе эту очаровательную комнату, которую он видел - увы! -  единственный
раз в жизни Дальше воображение его не решалось идти.
   Пробило час ночи. И вот тут, услыхав бой часов, он сразу сказал себе:
"Взберусь по лестнице!"
   Его словно осенило свыше, и тут же подоспело множество всяких  разум-
ных доводов. "Ведь хуже уж ничего не может быть! - повторял он себе.  Он
бегом бросился к лестнице; садовник держал ее теперь под замком на цепи.
Курком своего маленького пистолета, который он при этом сломал, Жюльену,
проявившему в этот миг сверхчеловеческую силу, удалось разогнуть одно из
звеньев цепи, замыкавшей лестницу. Через несколько минут она уже была  у
него в руках, и он подставил ее к окну Матильды.
   "Ну что ж, рассердится, обрушит на меня свое презрение, пусть! Я  по-
целую ее, поцелую в последний раз, а потом поднимусь к  себе  и  застре-
люсь... Губы мои коснутся ее щеки, перед тем как я умру!"
   Он одним духом взлетел по лестнице. Вот он уже стучит в ставень.  Че-
рез несколько мгновений Матильда, услыхав стук, пытается отворить  окно.
Лестница мешает. Жюльен хватается за железный крючок, который  придержи-
вает ставень, когда тот открыт, и, тысячу раз рискуя полететь вниз голо-