роба. У него было так мало белья, что ему приходилось то и дело отдавать
его в стирку, - за этими-то маленькими одолжениями он и обращался к Эли-
зе. Эта крайняя бедность, о которой она  и  не  подозревала,  растрогала
г-жу де Реналь; ей захотелось сделать ему подарок, но она не решалась, и
этот внутренний разлад был первым тяжелым чувством, которое причинил  ей
Жюльен. До сих пор имя Жюльена и ощущение чистой духовной радости слива-
лись для нее воедино. Мучаясь мыслью о бедности Жюльена, г-жа де  Реналь
однажды сказала мужу, что следовало бы сделать Жюльену  подарок,  купить
ему белье.
   - Что за глупости! - отвечал он. - С какой стати делать подарки чело-
веку, которым мы довольны и который нам отлично служит? Вот если  бы  мы
заметили, что он отлынивает от своих обязанностей,  тогда  бы  следовало
поощрить его к усердию.
   Госпоже де Реналь показался унизительным такой взгляд на вещи; однако
до появления Жюльена она бы даже не заметила этого. Теперь, всякий  раз,
едва только взгляд ее падал на безукоризненно опрятный,  хоть  и  весьма
непритязательный костюм юного аббата, у  нее  невольно  мелькала  мысль:
"Бедный мальчик, да как же это он ухитряется?"
   И постепенно все то, чего недоставало Жюльену, стало вызывать  в  ней
одну только жалость и отнюдь не коробило ее.
   Госпожа де Реналь принадлежала к числу тех провинциалок,  которые  на
первых порах знакомства легко могут показаться глупенькими. У нее не бы-
ло никакого житейского опыта, и она совсем не старалась блеснуть в  раз-
говоре. Одаренная тонкой и гордой душой, она в своем безотчетном  стрем-
лении к счастью, свойственном всякому  живому  существу,  в  большинстве
случаев просто не замечала того, что делали эти грубые люди, которыми ее
окружила судьба.
   Будь у нее хоть какое-нибудь образование, она, несомненно, выделялась
бы и своими природными способностями и живостью ума, но в качестве бога-
той наследницы она воспитывалась у монахинь, пламенно приверженных "Свя-
тому сердцу Иисусову" и воодушевленных кипучей ненавистью  ко  всем  тем
французам, которые считались врагами иезуитов. У г-жи де  Реналь  оказа-
лось достаточно здравого смысла,  чтобы  очень  скоро  забыть  весь  тот
вздор, которому ее учили в монастыре, но она ничего не обрела  взамен  и
так и жила в полном невежестве. Лесть, которую ей с юных  лет  расточали
как богатой наследнице, и несомненная склонность к пламенному  благочес-
тию способствовали тому, что она стала замыкаться в себе. На вид она бы-
ла необыкновенно уступчива и, казалось, совершенно  отреклась  от  своей
воли, и верьерские мужья не упускали случая ставить это в  пример  своим
женам, что составляло предмет гордости г-на де Реналя; на самом же  деле
ее обычное душевное состояние было следствием глубочайшего  высокомерия.
Какая-нибудь принцесса, которую вспоминают как пример гордыни, и та про-
являла несравненно больше внимания к  тому,  что  делали  окружающие  ее
придворные, чем проявляла эта, такая кроткая и скромная с виду  женщина,
ко всему, что бы ни сделал или не сказал ее супруг. До появления Жюльена
единственное на что она, в сущности, обращала внимание, были ее дети. Их
маленькие недомогания, их огорчения, их крохотные радости поглощали  всю
способность чувствовать у этой души. За всю свою жизнь  г-жа  де  Реналь
пылала любовью только к господу богу, когда  воспитывалась  в  монастыре
Сердца Иисусова в Безансоне.
   Хоть она и не снисходила до того, чтобы кому-нибудь говорить об этом,
но достаточно было хотя бы легкого озноба или жара у одного из ее  сыно-
вей, чтобы она сразу же пришла в такое состояние, как  если  бы  ребенок
уже погиб. Грубый смех, пожимание плечами да какая-нибудь избитая  фраза
по поводу женской блажи - вот все, что она получала  в  ответ,  когда  в
первые годы замужества в порыве откровенности пыталась поделиться своими
чувствами с мужем. От такого рода шуточек, в особенности когда речь  шла
о болезни детей, у г-жи де Реналь сердце переворачивалось в  груди.  Вот
что она обрела взамен угодливой и медоточивой лести иезуитского монасты-
ря, где протекала ее юность. Горе воспитало ее. Гордость не позволяла ей