десять дней отпечатай эту рукопись и пошли первый экземпляр  маркизу  де
Ла-Молю, а недели через две разбросай ночью остальные экземпляры по ули-
цам Верьера".
   В этом маленьком оправдательном документе, написанном в форме повест-
вования, который Фуке надлежало вскрыть, только если случится что-нибудь
необычайное, Жюльен постарался, насколько возможно, пощадить доброе  имя
м-ль де Ла-Моль; однако он все же весьма точно описал свое положение.
   Жюльен запечатывал свое послание, когда позвонили к обеду; сердце его
забилось. Воображение его, взвинченное только что написанным  рассказом,
было полно страшных предчувствий. Он уже видел, как его хватают,  связы-
вают по рукам и по ногам, затыкают рот кляпом и тащат в подвал. Там  его
оставят на попечение какогонибудь холуя, который будет стеречь  его,  не
спуская глаз. А если честь знатной фамилии требует  трагического  конца,
нет ничего легче устроить это при помощи какого-нибудь яда,  который  не
оставляет следов, и тогда скажут, что он умер  от  такой-то  болезни,  и
мертвого перенесут в его комнату.
   Подобно автору, сочинившему драму, взволнованный собственным произве-
дением, Жюльен действительно содрогался от страха, входя в  столовую  Он
поглядывал на этих слуг, разодетых в парадные ливреи. Он изучал их лица.
"Кого из них выбрали для сегодняшней ночной экспедиции? - думал он. -  В
этой семье еще так живы предания о дворе Генриха III, так часто  возвра-
щаются к ним, что, конечно, эти люди, сочтя себя оскорбленными,  способ-
ны, скорее чем кто-либо другой из их  круга,  прибегнуть  к  решительным
действиям". Он посмотрел на м-ль де Ла-Моль, пытаясь прочесть в ее  гла-
зах коварные замыслы ее семьи. Она была бледна, лицо ее было совсем  как
на средневековом портрете. Никогда еще он не замечал в нем столь  возвы-
шенного благородства; поистине она была прекрасна  и  величественна.  Он
чуть ли не почувствовал себя влюбленным. "Pallida morte futura" [28],  -
решил он про себя. ("Бледность ее выдает ее высокие замыслы".)
   Напрасно он после обеда долго расхаживал по саду: м-ль де Ла-Моль так
и не показалась. А какое бы бремя свалилось с его души, если бы  он  мог
поговорить с ней сейчас!
   Почему не сказать прямо - ему было страшно. А так как он  уже  твердо
решил действовать, то сейчас,  не  стыдясь,  предавался  этому  чувству.
"Лишь бы только в решительный момент у меня хватило мужества, -  говорил
он себе. - А сейчас не все ли равно, что я допытываю?" Он заранее  пошел
посмотреть, где находится лестница, попробовал, тяжела ли она.
   "Видно, мне на роду написано пользоваться этим орудием, -  сказал  он
себе, усмехнувшись. - Вот теперь здесь, как тогда - в Верьере. Но  какая
разница! Да, там, - вздохнув, прибавил он, -  мне  не  приходилось  опа-
саться особы, ради которой я подвергал себя такому риску. Да и риск  был
далеко не тот.
   Если бы меня тогда подстрелили в саду господина де Реналя,  для  меня
не было бы в этом ничего позорного. Мою смерть, не задумываясь, приписа-
ли бы некоей необъяснимой случайности. А здесь - каких только ужасов  не
будут рассказывать обо мне в гостиных у герцога де Шона,  у  Келюсов,  у
Реца и прочих - словом, повсюду! Меня просто чудовищем сделают  на  веки
вечные".
   "На два, на три года, не больше! - добавил он, посмеиваясь над собой.
- А чем бы можно было меня оправдать? Ну, допустим, что Фуке  напечатает
мой посмертный памфлет, - ведь это лишь еще более заклеймит меня.  Поду-
мать только! Меня приютили в доме, и в благодарность за  гостеприимство,
за все благодеяния, которые мне здесь оказывают, я  публикую  памфлет  с
описанием того, что здесь делается! Порочу честь женщины! Ах, нет, тыся-
чу раз лучше остаться в дураках".
   Это был ужасный вечер.
 
 
   XVI
   ЧАС НОЧИ