|
место в обществе.
Стань этот поступок известен, это, безусловно, опозорило бы ее наве-
ки. Никто из женщин, бывающих у ее матери, не осмелился бы стать на ее
сторону! Да и что можно было бы придумать для ее оправдания, чтобы они
могли повторить это и ослабить удар ужасающего презрения гостиных?
Ведь даже вымолвить такое признание - и то было бы ужасно; а напи-
сать! "Есть вещи, которых не пишут!" - вскричал Наполеон, узнав о капи-
туляции при Байлене. И ведь как раз Жюльен и рассказал ей об этой фразе,
точно он заранее хотел преподать ей урок.
Но все это еще были пустяки; мучительные опасения Матильды проистека-
ли из других причин. Невзирая на то, какое ужасное впечатление могло все
это произвести на общество, какой несмываемый позор и презрение грозили
ей, - ибо она оскорбляла свою касту, - Матильда решилась написать чело-
веку совсем иной породы, нежели все эти Круазенуа, де Люзы, Келюсы.
Глубина, непостижимость натуры Жюльена могли испугать даже при самых
обычных отношениях с ним. А она собиралась сделать его своим возлюблен-
ным, быть может, своим властелином.
"Кто знает, какие у него появятся притязания, если я когда-нибудь
окажусь в его власти? Ну что ж, мне придется тогда сказать себе, как го-
ворила Медея: "Средь всех опасностей что ж ныне мне осталось? - Я - я
сама!"
"У Жюльена нет никакого уважения к благородству крови, - думала она.
- Хуже того, может быть, он даже вовсе и не влюблен в меня!"
В эти мучительные минуты ужасных сомнений ее стали преследовать мысли
о женской гордости. "Все должно быть необычно в судьбе такой девушки,
как я!" - вскричала однажды разгневанная Матильда. И тогда гордость, ко-
торая была взлелеяна в ней с колыбели, восстала против добродетели. В
эту минуту отъезд Жюльена внезапно ускорил ход событий. (Такие натуры, к
счастью, весьма редки.)
Вечером, уже совсем поздно, Жюльену пришло в голову схитрить: он рас-
порядился отнести свой дорожный сундук в швейцарскую и поручил это ла-
кею, который ухаживал за горничной м-ль де Ла-Моль. "Может быть, эта
хитрость ни к чему и не поведет, - сказал он себе, - но если она удаст-
ся, Матильда подумает, что я уехал". И он уснул, очень довольный своей
проделкой. Матильда не сомкнула глаз.
На другой день Жюльен спозаранку ушел из дому, никем не замеченный,
но вернулся, когда еще не было восьми часов.
Едва он вошел в библиотеку, как в дверях появилась м-ль де Ла-Моль.
Он передал ей свой ответ. Он подумал, что ему следовало бы что-то ска-
зать ей - более удобный момент трудно было бы и выбрать, - но м-ль де
Ла-Моль не пожелала его слушать и исчезла. Жюльен был в восторге, ибо он
не знал, что ей сказать.
"Если только все это не шутка, которую они затеяли сообща с графом
Норбером, ясно как день, что именно мои невозмутимо холодные взгляды,
они-то и зажгли эту диковинную любовь, которую эта знатная девица взду-
мала питать ко мне. Я оказался бы непозволительно глуп, если бы ког-
да-нибудь позволил себе увлечься всерьез этой долговязой белобрысой кук-
лой". Это умозаключение привело к тому, что он почувствовал себя таким
холодным и расчетливым, каким никогда в жизни не был.
"В сражении, которое сейчас готовится, - продолжал он, - ее дворянс-
кая гордость будет своего рода пригорком - военной позицией между мной и
ею. Вот по нему-то и надо бить. Я преглупо поступил, оставшись в Париже.
Эта оттяжка с отъездом унижает меня, ставит меня в невыгодное положение,
если, конечно, это не что иное, как комедия. А чем бы я рисковал, если
бы уехал? Вышло бы, что и я насмеялся над ними, в случае если они насме-
хаются надо мной. А если она действительно сколько-нибудь интересуется
мной, то ее интерес ко мне только вырос бы от этого во сто раз".
Письмо м-ль де Ла-Моль до такой степени приятно польстило тщеславию
Жюльена, что хоть он и посмеивался, не решаясь поверить тому, что прои-
зошло, но ему и в голову не пришло серьезно подумать, как уместен был бы
|
|