Жюльен перечел свои письма. Зазвонил колокол к обеду. "Каким я, долж-
но быть, кажусь смешным этой парижской кукле! - подумал он. - Что за бе-
зумие на меня нашло - рассказывать ей, о чем я думаю на  самом  деле!  А
может быть это и не такое уж безумие. Сказать правду в данном случае бы-
ло достойно меня.
   И зачем ей понадобилось приходить сюда и допрашивать  меня  о  вещах,
для меня дорогих? Это просто нескромность с ее стороны! Неприличный пос-
тупок! Мои мысли о Дантоне отнюдь не входят в те обязанности, за которые
мне платит ее отец".
   Войдя в столовую, Жюльен сразу забыл  о  своем  недовольстве,  увидев
м-ль де Ла-Моль в глубоком трауре; это показалось ему тем  более  удиви-
тельным, что из семьи никто, кроме нее, не был в черном.
   После обеда он окончательно пришел в себя от того неистового  возбуж-
дения, в котором пребывал весь день. На его счастье, за обедом  был  тот
самый академик, который знал латынь. "Вот этот человек, пожалуй, не  так
уж будет насмехаться надо мной, - подумал Жюльен, -  если  предположить,
что мой вопрос о трауре мадемуазель де  Ла-Моль  действительно  окажется
неловкостью".
   Матильда смотрела на него с каким-то особенным выражением. "Вот  оно,
кокетство здешних женщин; точь-в-точь такое, как мне его описывала  гос-
пожа де Реналь, - думал Жюльен. - Сегодня утром я был не особенно  любе-
зен с ней, не уступил ее прихоти, когда ей вздумалось со мной поболтать.
И от этого я только поднялся в ее глазах. Ну, разумеется, черт в  убытке
не будет. Она мне это еще припомнит, даст мне почувствовать свое презри-
тельное высокомерие; я, пожалуй, только ее раззадорил. Какая разница  по
сравнению с тем, что я потерял!  Какое  очарование  естественное!  Какое
чистосердечие! Я знал ее мысли раньше, чем она сама, я  видел,  как  они
рождались, и единственный мой соперник в ее сердце  был  страх  потерять
детей. Но это такое разумное и естественное чувство, что оно было прият-
но мне, хоть я и страдал из-за него. Глупец я был... Мечты о Париже, ко-
торыми я тогда упивался, лишили меня  способности  ценить  по-настоящему
эту божественную женщину.
   Какая разница, боже мой! А здесь что я вижу?  Одно  тщеславие,  сухое
высокомерие, бесчисленные оттенки самолюбия - и больше ничего".
   Все уже поднимались из-за стола. "Надо не упустить моего  академика",
- решил Жюльен. Он подошел к нему, когда все; выходили в сад, и с  крот-
ким, смиренным видом сочувственно присоединился к его негодованию по по-
воду успеха "Эрнани".
   - Да, если бы мы жили во времена секретных королевских приказов...  -
сказал он.
   - Тогда бы он не осмелился! - вскричал академик, потрясая рукой напо-
добие Тальма.
   По поводу какого-то цветочка Жюльен процитировал  несколько  слов  из
"Георгию" Вергилия и тут же заметил, что ничто  не  может  сравниться  с
прелестными стихами аббата Делиля. Одним словом, он подольстился к  ака-
демику как только мог и только после этого произнес с самым  равнодушным
видом:
   - Надо полагать, мадемуазель де Ла-Моль получила наследство от  како-
го-нибудь дядюшки, по котором она сегодня надела траур?
   - Как! - сразу остановившись, сказал академик. - Вы живете в этом до-
ме и не знаете ее мании? Признаться, это странно, что ее мать  позволяет
ей подобные вещи, но, между нами говоря, в этой семье не очень-то  отли-
чаются силой характера. А у мадемуазель де ЛаМоль  характера  хватит  на
всех, вот она ими и вертит Ведь  сегодня  тридцатое  апреля  -  Академик
умолк и хитро поглядел на  Жюльена.  Жюльен  улыбнулся  так  многозначи-
тельно, как только мог.
   "Какая связь может быть между такими вещами, как вертеть всеми в  до-
ме, носить траур, и тем, что сегодня тридцатое апреля? - думал он. - Вы-
ходит, что я попал впросак больше, чем предполагал".