|
его поведение после этого? Все эти его камергеры, и эта помпа, и приемы
в Тюильри - все это просто повторение, новое издание все той же монархи-
ческой чепухи. Его подновили, подправили, это издание, и оно могло бы
еще продержаться век, а то и два. Знати и попам захотелось вернуться к
старому, но у них нет той железной руки, которая умела бы преподнести
его публике.
- Вот уж поистине речь старого газетчика!
- Кто меня согнал с моей земли? - продолжал разъяренный газетчик. -
Попы, которых Наполеон вернул своим конкордатом, вместо того чтобы дер-
жать их на том же положении, как держат в государстве врачей, адвокатов,
астрономов, считать их за обыкновенных граждан и отнюдь не интересо-
ваться ремеслом, при помощи которого они зарабатывают себе на хлеб. Раз-
ве сейчас могли бы существовать эти наглецы-дворянчики, если бы твой Бо-
напарт не понаделал из них баронов да князей? Нет, они уже доживали свой
век. А теперь, после попов, вот именно эти-то сельские аристократишки
больше всего мне крови и испортили, они-то и заставили меня либералом
сделаться.
Разговору этому не было конца; еще полвека Франция будет разгла-
гольствовать на эту тему Сен-Жиро продолжал твердить, что жить в провин-
ции немыслимо; тогда Жюльен робко указал ему на пример г-на де Реналя.
- Нашли пример, нечего сказать! Эх вы, молодой человек! - воскликнул
Фалькоэ. - Реналь поспешил стать молотом, чтобы не оказаться нако-
вальней, да еще каким молотом! Но я уже вижу, как его вот-вот спихнет
Вально! Знаете вы этого мошенника? Вот это уж поистине беспримесный.
Что-то запоет ваш господин де Реналь, когда в одно прекрасное утро он и
оглянуться не успеет, как из-под него вышибут стул и на его место сядет
Вально?
- Вот он тогда и останется один на один со всеми своими преступления-
ми, - сказал Сен-Жиро - А вы, значит, знаете Верьер, молодой человек?
Ну, так вот. Бонапарт - чтоб ему на том свете пусто было за все эти его
монархические плутни, - он-то как раз и дал возможность царствовать всем
этим Реналям да Шеланам, а те уже допустили царство Вально и Малонов.
Этот мрачный разговор о тайнах политики задевал любопытство Жюльена и
отвлекал его от сладостных воспоминаний.
Он не ощутил особого волнения, когда вдалеке перед его взором впервые
показался Париж. Воздушные замки грядущего отступали перед живым и еще
не успевшим остыть воспоминанием о тех двадцати четырех часах, которые
он только что провел в Верьере. Он клялся себе, что никогда не покинет
детей своей возлюбленной и бросит все, чтобы защитить и спасти их, если
наглые происки попов снова приведут страну к республике и к преследова-
ниям знати.
А что бы случилось тогда, когда он ночью явился в Верьер, если бы в
ту минуту, когда он прислонил лестницу к окну спальни г-жи де Реналь,
там бы оказался кто-нибудь чужой или сам г-н де Реналь?
А какое блаженство - вспоминать эти первые два часа, когда его воз-
любленная так хотела прогнать его, а он уговаривал ее, сидя около нее в
темноте! В такой душе, как душа Жюльена, такие воспоминания остаются на
всю жизнь. А конец свидания уже переплетался у него с первыми днями их
любви, больше года тому назад.
Но вот карета остановилась, и Жюльен очнулся от своих упоительных
грез. Они въехали во двор почтовой станции на улице Жан-Жака Руссо.
- Я хочу поехать в Мальмезон, - сказал он, увидя подъезжавший кабрио-
лет.
- В такой час, сударь! Зачем?
- А вам что до этого? Поезжайте.
Истинная страсть думает только о себе - И вот потому-то" как мне ка-
жется, страсти так и нелепы в Париже, где каждый ваш сосед воображает,
что им очень интересуются Не стану описывать вам восторги Жюльена в
Мальмезоне. Он плакал. Как? Плакал? Несмотря на эти гнусные белые стены,
что понастроили там в нынешнем году, искромсав весь парк на кусочки?
|
|