его поведение после этого? Все эти его камергеры, и эта помпа, и  приемы
в Тюильри - все это просто повторение, новое издание все той же монархи-
ческой чепухи. Его подновили, подправили, это издание, и  оно  могло  бы
еще продержаться век, а то и два. Знати и попам захотелось  вернуться  к
старому, но у них нет той железной руки, которая  умела  бы  преподнести
его публике.
   - Вот уж поистине речь старого газетчика!
   - Кто меня согнал с моей земли? - продолжал разъяренный  газетчик.  -
Попы, которых Наполеон вернул своим конкордатом, вместо того чтобы  дер-
жать их на том же положении, как держат в государстве врачей, адвокатов,
астрономов, считать их за обыкновенных граждан  и  отнюдь  не  интересо-
ваться ремеслом, при помощи которого они зарабатывают себе на хлеб. Раз-
ве сейчас могли бы существовать эти наглецы-дворянчики, если бы твой Бо-
напарт не понаделал из них баронов да князей? Нет, они уже доживали свой
век. А теперь, после попов, вот именно  эти-то  сельские  аристократишки
больше всего мне крови и испортили, они-то и  заставили  меня  либералом
сделаться.
   Разговору этому не было конца;  еще  полвека  Франция  будет  разгла-
гольствовать на эту тему Сен-Жиро продолжал твердить, что жить в провин-
ции немыслимо; тогда Жюльен робко указал ему на пример г-на де Реналя.
   - Нашли пример, нечего сказать! Эх вы, молодой человек! -  воскликнул
Фалькоэ. - Реналь поспешил  стать  молотом,  чтобы  не  оказаться  нако-
вальней, да еще каким молотом! Но я уже вижу, как  его  вот-вот  спихнет
Вально! Знаете вы этого мошенника? Вот  это  уж  поистине  беспримесный.
Что-то запоет ваш господин де Реналь, когда в одно прекрасное утро он  и
оглянуться не успеет, как из-под него вышибут стул и на его место  сядет
Вально?
   - Вот он тогда и останется один на один со всеми своими преступления-
ми, - сказал Сен-Жиро - А вы, значит, знаете  Верьер,  молодой  человек?
Ну, так вот. Бонапарт - чтоб ему на том свете пусто было за все эти  его
монархические плутни, - он-то как раз и дал возможность царствовать всем
этим Реналям да Шеланам, а те уже допустили царство Вально и Малонов.
   Этот мрачный разговор о тайнах политики задевал любопытство Жюльена и
отвлекал его от сладостных воспоминаний.
   Он не ощутил особого волнения, когда вдалеке перед его взором впервые
показался Париж. Воздушные замки грядущего отступали перед живым  и  еще
не успевшим остыть воспоминанием о тех двадцати четырех  часах,  которые
он только что провел в Верьере. Он клялся себе, что никогда  не  покинет
детей своей возлюбленной и бросит все, чтобы защитить и спасти их,  если
наглые происки попов снова приведут страну к республике и к  преследова-
ниям знати.
   А что бы случилось тогда, когда он ночью явился в Верьер, если  бы  в
ту минуту, когда он прислонил лестницу к окну спальни  г-жи  де  Реналь,
там бы оказался кто-нибудь чужой или сам г-н де Реналь?
   А какое блаженство - вспоминать эти первые два часа, когда  его  воз-
любленная так хотела прогнать его, а он уговаривал ее, сидя около нее  в
темноте! В такой душе, как душа Жюльена, такие воспоминания остаются  на
всю жизнь. А конец свидания уже переплетался у него с первыми  днями  их
любви, больше года тому назад.
   Но вот карета остановилась, и Жюльен  очнулся  от  своих  упоительных
грез. Они въехали во двор почтовой станции на улице Жан-Жака Руссо.
   - Я хочу поехать в Мальмезон, - сказал он, увидя подъезжавший кабрио-
лет.
   - В такой час, сударь! Зачем?
   - А вам что до этого? Поезжайте.
   Истинная страсть думает только о себе - И вот потому-то" как мне  ка-
жется, страсти так и нелепы в Париже, где каждый ваш  сосед  воображает,
что им очень интересуются Не стану  описывать  вам  восторги  Жюльена  в
Мальмезоне. Он плакал. Как? Плакал? Несмотря на эти гнусные белые стены,
что понастроили там в нынешнем году, искромсав  весь  парк  на  кусочки?