- Это что, стихотворение?
- Да.
Головко хлопнул себя рукой по ноге и громко рассмеялся, так что даже брюнетка в
красном лифчике обернулась на него.
- Такое стихотворение и я могу написать: пись-пись.
- Ну и что? - спросил Саха. - Разве смысл творчества в единичности, уникальности
данного произведения искусства? Это ведь как раз уже было неоднократно, такой
подход давно устарел. Сейчас существует другое письмо, основанное на расхожести,
тривиальности, глупости и безличности. Стих, который я вам сказал, есть истинно
смиренное творение: он даже не является текстом, даже не заставляет обратить на
себя внимания, даже не позволяет подумать о себе, как об искусстве. Такой стих
есть пример стремления к абсолютной незаданности, несмоделированности,
контрдетерминизму, чего, кстати, всегда и добивалось истинное искусство. Если
дадаисты, культивируя всяческую дребедень, были забавны и смешны, то этот стих
настолько глуп, что не может быть ни смешным, ни забавным. Вообще, в искусстве
ведь главное не искусство, а его понимание, поэтому правильное понимание этого
недо-текста и является его до-сотворением воспринимающим индивидом, даже если
этот индивид и не воспринял его, - и прежде всего, когда он не воспринял его.
Всегда, конечно, остается аргумент, что это просто-напросто лишено таланта,
бездарно, но вопрос о таланте также уже давно не входит в парадигму современного
искусства. Еще отец Шри Ауробиндо убедительно нам показал, что талант можно
просто развить, и что каждое гениальное, либо талантливое озарение, рождающее
искусство, есть всего лишь один из духовных уровней, кстати, далеко не самый
высший. Да и задача-то заключается в низведении света вниз, а не в достижении
уже неоднократно достигнутых эмпиреев. В этом смысле мой <пук-пук> есть духовный
фонарь, освещающий бездны бессознательного и животного, своего рода искра
божественного, вспыхивающая астральным огнем в мрачных глубинах метафизического
подполья.
- А мой <пись-пись> - это, наверное, ангельский луч, озаряющий бренные ужасы
физиологического ада? Так, что ли? - насмешливо спросил Головко.
- Почему бы и нет, - гордо сказал Павел Амадей Саха. - Важно ведь не то, что вы
создали, а как вы это назвали. Предположим, если вы говорите, что <пись-пись> -
это космическая ракета, летящая к Венере, то это так и будет.
- А если я скажу, что <пись-пись> - это алмаз?
- Значит, это алмаз.
- Ну и где же этот алмаз?! - возмущенно воскликнул Головко.
Павел Амадей Саха посмотрел по сторонам и начал прикладывать палец к губам,
строя при этом противные рожи.
- Тихо... - сказал он. - Они действительно кончились, но это тайна.
Софрон Жукаускас резко допил свою жиздру.
- Вы что же, в самом деле продали все наши алмазы?! - пропищал он. - А
<Удачное>?
- В <Удачном> больше нет ничего... - грустно пробормотал Саха. - Нигде нет. Мы,
конечно, вложили деньги в оборот, но на мой взгляд это ничего не даст. Отключат
систему обогрева, и все.
- И что? - спросил Жукаускас.
- Будет зима, тайга, чахлость и грязь.
- Но куда же все это может деться, ведь уже все построено, небоскребы, бары,
коктейли?..
- Вы преувеличиваете... - проговорил Саха. - Они только такими выглядят. Все
ведь меняется, все под Богом ходим...
- Или рядом с Богом, - сказал Головко.
- Или вокруг, да около Бога. И все это может лопнуть, словно пшик, улетучиться,
как мираж, видение, или дурацкая греза. Одна минута, и все есть сон. Или бред.
Разве вы не видите, какой же это все бред? Вот почему я член ЛРДПЯ. Вот почему я
хочу прорыть реальный тоннель в Америку, чтобы вся Якутия целиком поддержала наш
прорыв, и словно черная дыра, втянула бы в себя все богатство Запада и Севера!
Только бы успеть!
- У вас же был какой-то другой план? - сказал Софрон. - Вы говорили, что лучше
рассчитывать на мирненские связи...