- Абрам, может быть, у вас есть еще вино... Я спать расхотел, а похмелье
продолжается.
- Да вот, как вам сказать...
- Я не пью! - заявил Ырыа, подняв вверх левую руку.
- Тогда хорошо, - деловым тоном произнес Головко, засунул руку в сумку и вытащил
бутылку жиздры.
Слезы проступили на глазах Жукаускаса. Он встал, подошел к Головко, обнял его и
поцеловал в щеку.
- О, прелесть, о, восторг! Где сейчас наш любимый сверкающий Мирный!..
- Мирный? - злобно спросил Ырыа. - А что Мирный? Вы что, из Мирного?
- Мы из Якутска, друг, - ответил ему Головко, открывающий бутылку. - А в Мирном
наше сердце.
- А что там? Говнястые, по-моему, улочки, чахлые пальмочки...
- Это не тот Мирный! - быстро проговорил Жукаускас, но Головко сделал ему знак,
и он замолчал.
- Ах, да, я что-то слышал... Но по-моему, это все туфта, маразм. Небоскребы
фальшивые, а киви резиновые. Говорят, эти падлы продали все алмазы и кайфуют, но
это только городская верхушка, а народ нищенствует, ему-то какой прок от
нарисованных автострад и игры в лето? Да и не сделаешь всего этого ни за какие
алмазы. Вы там были?
- Ну, как вам сказать... - уклончиво ответил Софрон, беря у Головко жиздру.
- Ну и что там, нормально?
- Ну так...
- Так это они для вас старались! И вообще - разве справедливо, что какой-то там
Мирный наслаждается, когда вся Якутия мерзнет и умирает? И еще наши кровные
алмазы продают!
- Вот за это спасибо, друг! - честно сказал Головко. - Мы полностью с тобой
согласны. Давай, твое здоровье; пей, Софрон, видишь, Илья совсем наш!
- За Якутию - величайшую из величайших! - воскликнул Жукаускас и отхлебнул
большой глоток жиздры.
- Да здравствует Якутия! - крикнул Головко и тоже выпил.
- Якутия восстанет!
- Я-ку-ти-я!!! - завопил Жукаускас, хлопая в ладоши.
- Я-ку-ти-я!!! - поддержал его Абрам, топая ногами. Ырыа презрительно посмотрел
на них, потом, дождавшись, когда они замолчали, медленно проговорил:
- А меня это вообще не интересует... Я - поэт, я - гражданин искусства! Все это
- тщета, бред. Я еду в Алдан, чтобы творить, чтобы почуять кровь и смертельную
опасность. И вся Якутия, в конце концов, всего лишь один прием, и весь Мирный -
это материал. Что мне разные страны, когда поэзия - единственная вечная страна?
Что мне ваша свобода, ананасы, путешествия, когда искусство - вот главная цель
всего, вот в чем ответ! Пускай я подохну в очке вонючей параши, как крыса, пусть
судьба меня в блевотину засунула, я знаю - это Бог меня осенил, это маленькая
волшебная снежинка села мне на губу!
Головко изумленно посмотрел на него, но тут автобус остановился.
- В чем дело? - испуганно спросил Жукаускас, вынимая из своего рта бутылку с
жиздрой.
Водитель Идам встал и повернулся к ним. В его руках был пистолет.
- А ну быстро отсюда! - рявкнул он.
- Что?! - ошарашенно спросил Головко.
- Вы, гады, оказывается, за этих пиздоглазых! Мы их еле выперли, а вы хотите тут
сделать, как вы говорите, <великую Якутию>!.. Вон из моего автобуса, в тайгу! Я
- русский человек, и не потерплю тут предателей. Здесь русская земля, и вы еще
попляшете! Идите в Алдан пешком к своим якутам. Я вас дальше не повезу!
- Но деньги, договор.... - пьяным слабым голосом пролепетал Софрон.
- А я не с ними, я просто поэт! - вкрадчиво сказал Ырыа, - меня зовут Степан
Евдокимов!
- Я слышал, что ты там плел, змееныш! - злобно отрезал шофер.
- Но Идам... - вопросительно произнес Головко.
- Я не Идам, я - настоящий русский Иван! И я вам не дам! Вон отсюда!
Из тайги раздался выстрел.