кой врач.
   - Похоже, что скоро выступят и трамвайщики. Говорят, в городе появил-
ся Дэн Фэллон. Он прямехонько из Нью-Йорка. Думал пробраться  тайком,  а
рабочие узнали, когда он выехал из Нью-Йорка, и следили за ним все  вре-
мя. Да и как не следить! Он всегда тут как тут, раз дело касается  трам-
вайщиков. И сколько стачек он сорвал! У него есть в запасе  целая  армия
штрейкбрехеров, и он по мере надобности перебрасывает их с места на мес-
то в особых поездах. Окленд еще не видел таких рабочих беспорядков,  как
теперешние. А что еще будет! Небу жарко станет!
   - В таком случае береги себя. Билли. А то я и тебя потеряю.
   - Ах, пустяки! Я умею быть осторожным. Да к тому же не  думаю,  чтобы
мы проиграли. У нас есть некоторые шансы на успех.
   - Но вы их потеряете, если начнете убивать людей.
   - Да. Мы постараемся этого избежать.
   - Не нужно насилия.
   - Револьверов и динамита мы в ход пускать не будем, - сказал он, - но
многим из этих мерзавцев штрейкбрехеров мы морды разукрасим.  Без  этого
не обойдется.
   - Но ты, Билли, ничего такого делать не будешь, правда?
   - Во всяком случае не так, чтобы какой-нибудь подлец мог потом  дока-
зать на меня в суде. - Он быстро перешел на другое: -  Знаешь,  Барри-то
умер. Я не хотел тебе говорить, пока ты совсем не поправишься. Его похо-
ронили на прошлой неделе. А старуха уезжает во Фриско. Она сказала,  что
зайдет попрощаться. Первые несколько дней твоей болезни она очень хорошо
за тобой ухаживала, но потом довела Марту Скелтон до белого каления;  та
уж и не знала, как от нее отделаться.
 
 
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
 
   С тех пор как Билл бастовал и часто уходил дежурить в пикетах. Мерсе-
дес уехала и умер Берт, Саксон оказалась в таком одиночестве, которое не
могло не повлиять даже на ее здоровую натуру. Мери тоже  уехала,  -  она
будто бы получила место экономки в другом городе.
   Билл мало что мог сделать для Саксон в ее  теперешнем  состоянии.  Он
смутно чувствовал, что она страдает, но не  понимал  причины  и  глубины
этих страданий. Его практическая, чисто мужская натура была слишком  да-
лека от той душевной драмы, какую переживала она. Он, в  лучшем  случае,
присутствовал при этой драме как свидетель, -  правда,  благожелательный
свидетель, но видевший очень мало. Для нее ребенок был живым и реальным;
таким она чувствовала его и до сих пор. В этом и состояла ее мука. Ника-
ким усилием воли не могла она заглушить ощущения гнетущей  пустоты.  Ре-
альность этого ребенка доводила ее иногда до галлюцинаций. Ей  казалось,
что где-то он все же существует и она должна найти его. Она ловила  себя
на том, что прислушивается, напрягая слух, к его детскому крику, которо-
го на самом деле не слышала ни разу, но слышала в своем воображении  ты-
сячи раз в счастливые месяцы беременности. Дважды она вставала во сне  с
постели и бродила, разыскивая его, и просыпалась перед комодом своей ма-
тери, где хранилось приданое ребенка. В такие минуты Саксон говорила се-
бе: "И у меня был когда-то ребенок". Она повторяла это вслух и днем, си-
дя у открытого окна и глядя на игравших ребят.
   Однажды, когда она проезжала в трамвае по Восьмой  улице,  около  нее
села молодая мать с лепечущим малышом на руках. И Саксон сказала ей:
   - У меня тоже был ребенок. Он умер.
   Мать испуганно взглянула на нее и невольно крепче прижала к себе  ре-
бенка; но затем выражение ее лица смягчилось, и она ласково сказала:
   - Бедненькая!
   - Да, - повторила Саксон. - Он умер.
   Глаза ее наполнились слезами, но то, что она сказала  вслух  о  своем
горе, принесло ей как бы некоторое облегчение. Весь день потом ее  прес-