- А как же бог допустил эту ужасную драку сегодня утром?
   - Боюсь, что он такими вещами не интересуется, - улыбнулась Мерседес.
- Едва ли он даже знал о ней.
   - Я перепугалась до смерти, - сказала Саксон, -  мне  чуть  дурно  не
сделалось. А вы... я ведь смотрела на вас, - вы глядели на эту драку так
равнодушно, точно на какое-то представление.
   - Это и было представление!
   - О! Как вы можете...
   - Ну, знаете, у меня на глазах людей убивали. Ничего особенного.  Все
люди умирают. Дураки умирают, как скот, не зная почему. Даже смешно. Ко-
лотят друг друга дубинками и кулаками, проламывают  друг  другу  головы,
грызутся, точно собаки из-за кости. Ведь работа, из-за которой они бьют-
ся, - это та же кость. Если бы они еще убивали друг друга из-за  женщин,
из-за идей, золота, сказочных брильянтов! Но нет - они только голодны  и
дерутся ради каких-то крох, лишь бы набить желудок!
   - О, если бы только я могла понять, - прошептала Саксон, стиснув  ру-
ки. Ее томила тоска неведения и жажда знания.
   - Тут нечего и понимать. Все ясно, как день. Всегда существовали  ду-
раки и умники, рабы и господа, мужики и принцы. И всегда будут существо-
вать.
   - Но почему же?
   - Почему мужик - мужик, моя дорогая? Потому,  что  он  мужик!  Почему
блоха - блоха?
   Саксон огорченно качала головой.
   - Но я же вам ответила, милочка. Ни один философ в мире не  даст  вам
более ясного ответа. Почему вы выбрали себе в мужья именно этого  мужчи-
ну, а не другого? Потому что именно он вам понравился. А почему?  Понра-
вился, и все! Почему огонь жжет, а мороз морозит? Почему есть  дураки  и
умные? Хозяева и рабы? Предприниматели и рабочие? Почему черное - черно?
Ответьте на это - и вы ответите на все.
   - Но разве правильно, что люди голодают и не имеют работы, когда  они
только и хотят работать, лишь бы их труд оплачивался по  справедливости,
- возразила Саксон.
   - Это так же правильно, как то, что камень не горит, что морской  пе-
сок не сахар, что терновник колется, а вода мокрая, что дым  поднимается
кверху, а вещи падают вниз.
   Но такое объяснение действительности не  убедило  Саксон.  Откровенно
говоря, она просто не постигала смысла того, что говорила Мерседес.  Это
казалось ей нелепым.
   - Тогда, значит, у нас нет ни  свободы,  ни  независимости!  -  пылко
воскликнула она. - Люди неравны, и мой ребенок не имеет права жить  так,
как живет дитя богатой матери!
   - Конечно, нет, - отозвалась Мерседес.
   - Но ведь весь мой народ именно за это и боролся, - возразила Саксон,
вспоминая уроки истории и саблю отца.
   - Демократия - мечта глупцов. Ах, милочка, поверьте, демократия - та-
кая же ложь, такой же дурман, как религия, и служит лишь для того, чтобы
рабочие - этот вьюченный скот - не бунтовали. Когда они стонали под бре-
менем нужды и непосильного труда, их уговаривали терпеть и нужду и  труд
и кормили баснями о царстве небесном, где бедные будут счастливы и сыты,
а богатые и умные - гореть в вечном огне. Ох, как умные смеялись! А ког-
да эта ложь выдохлась и у людей возникла мечта о демократии, умные  пос-
тарались, чтобы она так и осталась мечтой, только мечтой. Миром  владеют
сильные и умные.
   - Но ведь вы же сами принадлежите к рабочему люду, - заметила Саксон.
   Старуха почти гневно выпрямилась.
   - Я? К рабочему люду? Да, но только потому, что я неудачно  поместила
деньги, что я стара и уже не могу покорять смелых молодых людей,  потому
что я пережила всех друзей моей молодости и у меня никого  не  осталось,
потому что я живу здесь, в этом рабочем квартале, с  Барри  Хиггинсом  и