- Сейчас, мой мальчик. Я освобожусь через минутку.
   Прополоскав кухонное полотенце и вычистив раковину, она сняла с  себя
фартук, подошла к Биллу и поцеловала его сначала в один  глаз,  потом  в
другой.
   - Ну, теперь лучше?
   - Немножко получше.
   Она повторила свое лечение.
   - А теперь?
   - Еще лучше.
   - А теперь?
   - Совсем хорошо.
   Однако, подумав, он заявил, что правый глаз еще немного болит.
   Во время лечения этого глаза она вдруг вскрикнула, словно от боли.
   - Что с тобой? Тебе больно?
   - Глаза. Они тоже ужасно заболели.
   Тут они поменялись ролями, и Билл стал врачом, а она пациенткой. Ког-
да оба вылечились,  она  повела  его  в  гостиную,  где  они  ухитрились
усесться вдвоем в большом мягком кресле, стоявшем у открытого окна.  Это
была самая дорогая вещь в доме. Кресло стоило семь с половиной долларов,
и Саксон, даже не мечтавшая о таком великолепии, ощущала в течение всего
дня легкие уколы совести.
   В комнату лился свежий соленый запах моря, который по вечерам так ра-
дует жителей приморских городов. На железнодорожных путях пыхтели  паро-
возы и слышался грохот поездов, замедлявших ход между молом и Оклендским
вокзалом; доносились крики детей, обычно игравших на улице в летние  ве-
чера, и негромкие голоса хозяек из соседнего дома, вышедших посидеть  на
крылечке и посудачить.
   - Что может быть лучше этого? - прошептал Билл. - Как вспомню о своей
меблированной комнатенке за шесть долларов, так даже грустно становится!
Сколько времени я зря потерял. Одно только меня утешает: если бы я отту-
да съехал раньше, я бы не встретил тебя. Ведь я еще месяц назад даже  не
подозревал, что ты живешь на свете.
   Его рука скользнула вверх по ее обнаженной руке и пробралась под  ру-
кав.
   - Какая у тебя свежая кожа, - сказал он. - Не холодная, а именно све-
жая. Так приятно ее касаться.
   - Ты скоро сделаешь из меня холодильник! - засмеялась она.
   - И голос у тебя какой-то свежий, - продолжал он.  -  Когда  я  слышу
его, у меня такое чувство, будто ты  кладешь  мне  руку  на  лоб.  Очень
странно. Я не знаю, как объяснить, но твой голос словно  проходит  через
всего меня - чистый и свежий. Как ветерок - такой приятный, знаешь, ког-
да он подует с моря после - жаркого, душного дня. А если ты говоришь ти-
хо, твой голос звучит мягко и певуче, точно виолончель в оркестре театра
Макдоноу. И никогда у тебя он не доходит до высоких нот, никогда не  бы-
вает резким, визгливым, не дерет слух, как голоса иных женщин, если  они
сердятся или возбуждены;  они  напоминают  мне  заигранную  граммофонную
пластинку. А твой голос так и льется в душу,  я  даже  дрожать  начинаю,
будто от свежести. Просто наслажденье.  Мне  кажется,  у  ангелов,  если
только они существуют, должен быть такой голос.
   Несколько минут прошло в молчании; она чувствовала такое  невыразимое
счастье, что только провела рукой по его волосам и без слов прижалась  к
нему. Затем Билл продолжал:
   - Хочешь знать, кого ты мне напоминаешь? Видела ты когда-нибудь моло-
дую породистую кобылу с блестящей атласной шерстью и до того нежной  ко-
жей, что на ней остается след от малейшего прикосновения хлыста? Она та-
кая чуткая, нервная, а может превзойти выносливостью самую  крепкую  не-
объезженную лошадь, - и в один миг разорвать себе сухожилия или  просту-
диться насмерть, если проведет ночь без попоны.  Такие  лошади  -  самые
прекрасные создания на свете; они стройные, сильные,  неясные,  и  обра-
щаться с ними нужно очень бережно. Знаешь, как  со  стеклянной  посудой: