вую силу прекрасных животных, и Билл, глядя на нее, тоже сиял,  разделяя
ее восхищение.
   - Какой толк в женщине, если она не может быть для мужчины товарищем?
- воскликнул он.
   - Нам всегда лучше всего с теми, кто любит то же, что и мы, -  рассу-
дительно откликнулась она, втайне радуясь тому, что между ними  действи-
тельно так много общего.
   - Знаете, Саксон, сколько раз мне приходилось драться  добросовестно,
не щадя себя, чтобы победить, перед толпой зрителей - спившихся,  проку-
ренных насквозь, еле живых мозгляков! От одного их вида меня тошнило!  И
эта мразь, которая не вынесла бы и одного удара в подбородок или под ло-
жечку, подстрекала меня и требовала крови. Заметьте - крови, - а у самих
и рыбьей-то нет в жилах! Даю слово, я предпочел бы выйти в бой перед од-
ним зрителем, - хотя бы перед вами, - только пусть это будет кто-нибудь,
кто мне приятен. Тогда бы я гордился. Но драться перед этими слабоумными
болванами, перед этими слизняками, и чтобы они аплодировали мне?  Мне?..
Неужели вы осудите меня за то, что я покончил с этим грязным делом? Да я
бы охотнее выступал перед старыми  заезженными  клячами,  которым  место
только на свалке, чем перед этой мразью, ведь у  нее  и  в  жилах-то  не
кровь, а мутная вода с Контра-Косты в пору дождей.
   - Я... я не думала, что бокс... такая вещь, - сказала Саксон  упавшим
голосом и, невольно выпустив вожаки, опять откинулась на спинку сиденья.
   - Не бокс, а публика, которая на него смотрит, -  вдруг  возразил  он
ревниво. - Конечно, бокс может  повредить  здоровью  молодого  человека,
постепенно отнять у него силы и прочее. Но меня больше  всего  возмущают
эти болваны в публике. Даже их восторг и их похвала унизительны. Понима-
ете? Это меня роняет. Представьте себе, что этакий пьяный дохляк,  кото-
рый больной кошки боится и не достоин даже пальто подать порядочному че-
ловеку, становится на дыбы, орет и подзуживает  меня  -  меня!..  Ха-ха!
Посмотрите-ка, что он делает! Вот шельма!
   Большой бульдог, крадучись перебиравшийся через улицу, прошел слишком
близко от Принца, и Принц вдруг оскалил зубы, опустил голову  и  натянул
вожжи, стараясь схватить собаку.
   - Вот он - настоящий храбрец, наш Принц, - сказал Билл, -  и  у  него
все естественно. Он старается куснуть собаку вовсе не  потому,  что  ка-
кой-то бездельник его на пса натравил, - он поступает так по собственно-
му побуждению. И это правильно. Это хорошо. Потому что  естественно.  Но
на ринге, перед публикой - нет, бог с ними, Саксон!..
   И Саксон, поглядывавшая на него сбоку и наблюдавшая, как он  уверенно
правит лошадьми, проезжая в это воскресное утро по улицам, и как  осадил
их, когда им попались по пути два мальчика в детской повозке,  -  Саксон
вдруг почувствовала в нем скрытые глубины  и  порывы,  мощное  и  плени-
тельное сочетание пылкого темперамента и затаенных страстей с далекой  и
суровой, как звезды, печалью; первобытной дикости, смелой, как у  волка,
и прекрасной, как у породистой лошади, с гневом карающего ангела и с ка-
кой-то неистощимой вневозрастной юностью, полной огня и жизни. Она  была
испугана и потрясена, по-женски рвалась к нему через все  эти  пропасти,
ибо сердце ее и объятия жаждали его, и она невольно  шептала,  отзываясь
на это чувство всеми струнами своей души: "Милый... милый!"
   - И знаете, Саксон, - продолжал он прерванный разговор,  -  я  иногда
так их ненавидел, что мне хотелось перепрыгнуть через канаты,  ворваться
в эту толпу, надавать им по шее. Я бы им показал, что  такое  бокс!  Был
такой вечер, когда мы дрались с Биллом Мэрфи. Ах, если бы вы знали  его!
Это мой друг. Самый чудесный и веселый парень, когда-либо выходивший  на
ринг! Мы вместе учились в школе, вместе росли. Его победы были моими по-
бедами. Его неудачи - моими неудачами. Оба мы увлекались боксом. Нас вы-
пускали друг против друга, и не раз. Дважды мы кончали вничью; потом раз
победил он, другой раз - я. И вот мы вышли в пятый раз. Вы понимаете - в
пятый раз должны бороться два человека, которые любят друг друга. Он  на
три года старше меня. У него есть жена и  двое-трое  ребят,  я  их  тоже