священнодействуем.
   Холл опустил камень, издавший глухой стук, на  белую  массу  абелона.
Потом еще и еще, и казалось, это там-там аккомпанирует песне поэта:
   Кто любит плов, перепелов,
   Еще бы! Ужин тонный,
   А мне бы денежки считать,
   Смакуя абелоны.
   Сойдется ль вдруг знакомых круг,
   И крабы там - персоны!
   Но все ж милей душе моей
   На блюде абелоны!
   В морях живут, с волной всплывут
   На берег оголенный,
   Потом взгрустнут и запоют -
   Заплачут абелоны.
   Кто любит Джейн, кто тянет джин
   На побережье Коней,
   Но, черт возьми, в Кармеле мы
   Глотаем абелоны!
   Он смолк с открытым ртом и занесенным камнем. Послышался шум колес  и
чей-то голос, окликавший его сверху - оттуда, куда они отнесли  мешки  с
ракушками. Он опустил руку, ударил камнем в последний раз и встал.
   - Таких строф наберется еще тысячи, - сказал он. - Я очень жалею, что
у меня нет времени разучить их с вами. - Он вытянул руки ладонями  вниз.
- А теперь, дети мои, благословляю вас, отныне вы члены Племени  Пожира-
телей Абелонов, и я торжественно приказываю вам никогда и ни  при  каких
обстоятельствах не разбивать мясо абелонов, не распевая при этом священ-
ных слов, которым я вас научил.
   - Но нам не запомнить с одного раза все слова, - возразила Саксон.
   - Этому горю мы поможем. В следующее воскресенье все Племя  Пожирате-
лей Абелонов спустится к вам в бухту Бирса, и вы увидите все наши обряды
и отряды наших поэтов и поэтесс, увидите даже Железного Человека с  гла-
зами василиска, известного в просторечье  под  именем  Король  Священных
Ящериц.
   - А Джим Хэзард будет? - крикнул Билл вслед Холлу, уже исчезнувшему в
кустах.
   - Конечно, будет, - отозвался тот. - Разве он не Пещерный  Медведь  и
Орясина, самый бесстрашный и, после меня, самый древний член Племени По-
жирателей Абелонов?
   Саксон и Билл только молча смотрели друг на друга, пока не смолк вда-
ли шум колес.
   - Ах, черт меня побери! - наконец, вырвалось у Билла. - Вот  это  па-
рень! Ничуть не задается. Вроде Джима Хэзарда. Приходит  и  ведет  себя,
как дома, - наше вам! - ты ничем не хуже его, а он ничем не хуже тебя, и
все мы между собой приятели...
   - Он тоже из старого племени поселенцев, - сказала Саксон. - Он расс-
казал мне, пока ты раздевался. Его родители попали сюда через Панаму еще
до постройки железной дороги, и из его слов я поняла, что у  него  денег
сколько хочешь.
   - Но он ведет себя совсем не как богач.
   - А какой он веселый! - добавила Саксон.
   - Настоящий весельчак! И подумать, что он поэт!
   - Не знаю, правда ли, но я слыхала, что многие поэты ужасные чудаки.
   - Да, это правда. Я вспоминаю. Взять хотя бы Хоакина Миллера - он жи-
вет в горах за Фрутвейлом. Конечно, он чудак. Помнишь, как раз возле его
ранчо я сделал тебе предложение... Но все-таки я думал, что поэты  носят
бакенбарды и очки, и не могут давать бегунам подножку на воскресных  гу-
ляньях, и не ходят в таком голом виде, как только можно, не нарушая  за-
кона, и не собирают раковин, и не лазают по скалам, точно козы.
   В эту ночь, ледка под одеялом, Саксон  никак  не  могла  уснуть;  она