Когда он ушел, Саксон выполнила его приказ: "Еще одно обвинение  про-
тив Окленда, - подумала она. - Окленд - западня, он отравляет тех,  кого
не удается уморить голодом".
   - Тут, пожалуй, запьешь, - простонал Билл, когда Саксон  вернулась  к
нему. - Ну можно ли было вообразить такое несчастье? Сколько я ни дрался
на ринге, ни одной кости не сломал, а тут раз-раз - и обе руки к черту!
   - О, могло быть и хуже, - сказала Саксон, улыбаясь.
   - Хотел бы я знать - что?
   - Они могли сломать тебе шею.
   - Может, оно и лучше было бы. Нет, Саксон, ты мне скажи, что могло бы
быть хуже?
   - Пожалуйста, - уверенно отозвалась она.
   - Ну?
   - А разве не хуже было бы, если бы ты все-таки решил остаться  в  Ок-
ленде, где такая история всегда может повториться?
   - Воображаю, какой из меня теперь получится фермер и как я  буду  па-
хать землю вот такими поленьями вместо рук, - упорствовал Билл.
   - Доктор Гентли уверяет, что в месте перелома они будут  еще  крепче,
чем раньше. Ты сам знаешь, так всегда бывает с  простыми  переломами.  А
теперь, закрой-ка глаза и постарайся уснуть. Ты измучен, тебе пора успо-
коиться и перестать думать.
   Он послушно закрыл глаза. Она подложила прохладную руку ему под заты-
лок и сидела не шевелясь.
   - Как хорошо, - пробормотал он. - Ты такая прохладная, Саксон. И твоя
рука, и ты, вся ты. Побыть с тобою - это все равно что  после  танцев  в
душной комнате выйти на свежий ночной воздух.
   Пролежав несколько минут спокойно, он вдруг тихонько засмеялся.
   - Что такое? - спросила она.
   - Ничего. Я только представил себе, как эти болваны расправлялись  со
мной - со мной, который на своем веку обработал столько  штрейкбрехеров,
что и не запомнишь!
   На следующее утро, когда Билл проснулся, от вчерашних мрачных  мыслей
не осталось и следа. Саксон из кухни услышала, что он старательно  выде-
лывал голосом какие-то странные фиоритуры.
   - Я выучил новую песню, ты ее еще не знаешь, - пояснил он, когда  она
вошла к нему с чашкой кофе. - Я запомнил только припев. Старик наставля-
ет парня-батрака, который хочет жениться на его дочери.  Мэми,  подружка
Билла Мэрфи, с которой он гулял до женитьбы, постоянно напевала ее.  Это
очень грустная песенка. Мэми всегда ревела от нее. Вот, слушай припев, -
и помни, что это поет старик.
   Отчаянно фальшивя, Билл с величайшей торжественностью затянул:
   Будь добр к моей дочурке,
   Не обижай ее!
   Когда умру, и дом и ферму -
   Я вам оставлю все,
   Коня и плуг, овцу, корову
   И всех моих кур во дворе...
   - Меня эти куры пронзили, - объяснил он.  -  Я  и  песню-то  вспомнил
из-за вчерашних кур в кинематографе. Когда-нибудь и у нас с тобой  будут
куры во дворе! Верно, старушка?
   - И дочка, - дополнила картину Саксон.
   - А я, как тот старикан, скажу эти самые слова батраку, который к ней
посватается, - продолжал фантазировать Билл. - Ведь дочь  вырастить  не-
долго, если не спешишь.
   Саксон извлекла из футляра давно забытое укулеле и настроила его.
   - У меня тоже есть для тебя новая песенка, Билл. Ее  всегда  напевает
Том. Ему до смерти хочется взять казенную землю и хозяйничать на ней, да
Сара об этом и слышать не хочет. Вот эта песенка:
   И будет у нас ферма,
   Скотина, сад, гумно,