- Давай! - воскликнул он, схватив руку Саксон и стискивая  ее.  -  Ты
самая лучшая, самая преданная жена на свете! Будь у всех  рабочих  такие
жены, мы победили бы в любой забастовке.
   - Как бы ты поступил, если бы не был женат. Билли?
   - Послал бы это место к черту, конечно!
   - Но это ничего не меняет. Я должна всегда и во всем  тебя  поддержи-
вать. Иначе какая же я жена?
   Она вспомнила приходившего в тот день незнакомца; минута была благоп-
риятная.
   - Билли, - начала она, - сегодня заходил один человек. Ему нужна ком-
ната. Я сказала, что поговорю с тобой. Он согласен платить за нашу  ком-
нату за кухней шесть долларов в месяц. Мы могли бы отдать  половину  ме-
сячного взноса за мебель и купили бы мешок муки, а то у нас  совсем  нет
муки.
   Но в Билли снова заговорила его мужская  гордость.  Ухон  с  тревогой
следила за выражением его лица.
   - Наверно, какой-нибудь штрейкбрехер?
   - Нет, он служит  кочегаром  на  товарном  поезде,  который  ходит  в
Сан-Хосе, его зовут Джеймс Гармон. Он только что переведен сюда из  Тра-
ки. Говорит, что днем почти всегда отсыпается и потому ищет  тихий  дом,
без детей.
   Билл долго колебался, а она настаивала. Наконец, ей  удалось  убедить
его, что с жильцом у нее не будет больших хлопот, и получить согласие на
сдачу комнаты; однако он все еще продолжал возражать и, наконец, заявил:
   - Только ты ни одному мужчине на свете не должна  прибирать  постель.
Это не годится, Саксон. Я обязан оберегать тебя от этого.
   - А тогда, мой милый, - живо возразила она, - надо было принять пред-
ложение насчет работы. Но ведь ты не можешь. Это тоже было бы  нехорошо.
Раз ты считаешь меня своей помощницей, не мешай мне помогать тебе, чем я
могу.
   Однако Джеймс Гармон доставил Саксон меньше хлопот, чем она  ожидала.
Для кочегара он был необычайно чистоплотен и всегда, прежде чем идти до-
мой после работы, тщательно мылся. Он брал ключ от кухни, уходил и  при-
ходил с черного хода. Он едва успевал сказать  Саксон  "здравствуйте"  и
"спокойной ночи", - днем спал, ночью работал.  И  прошла  целая  неделя,
прежде чем Билл впервые его увидел.
   Сам Билл стал теперь являться домой все позднее и часто  исчезал  ку-
да-то даже после ужина. Куда - он не говорил. А Саксон не спрашивала. Да
и не много нужно было проницательности, чтобы угадать. В  таких  случаях
от него пахло виски. Его неторопливые, степенные движения  делались  еще
неторопливее - виски не действовало ему на ноги; он шагал твердо и  уве-
ренно, как совершенно трезвый человек; его мышцы не становились вялыми и
слабыми. Виски ударяло ему только в голову, веки  тяжелели,  взгляд  еще
больше затуманивался. Он не делался ни легкомысленнее, ни оживленнее, ни
раздражительнее. Наоборот, вино придавало его мыслям и суждениям  особую
вескость и почти торжественное глубокомыслие. Говорил он мало,  но  если
уж изрекал что-нибудь, то с непреложностью оракула. Он  не  допускал  ни
споров, ни возражений, и всякая его мысль, казалось, внушена  ему  самим
господом богом, - можно было подумать, что она плод глубочайших  размыш-
лений и вынашивалась им с такой же обстоятельностью, с какой  выражалась
вслух.
   Саксон впервые сталкивалась с этой чертой его характера, и она ей  не
нравилась; иногда ей чудилось, что в их доме поселился совершенно  чужой
человек, и она невольно стала отдаляться от мужа. Мысль о том,  что  это
не его настоящее "я", служила плохим утешением: с  тем  большей  грустью
вспоминала она его былую деликатность, внимательность  и  душевную  тон-
кость. Раньше он всячески старался избегать какого бы то ни было  повода
для ссор и драк. Теперь, наоборот, прямо-таки  искал  случая  подраться,
словно находил в этом удовольствие. Изменилось и его лицо, - оно уже  не
было приветливым и по-мальчишески красивым. И улыбался он  редко.  Черты