единственным стремлением, что и привело его к тридцати тысячам  годового
дохода. С обычной для свободного полета  его  мысли  стремительностью  и
полнотой ему ясно представилась вся жизнь Чарльза Батлера.
   - Знаете, - прибавил он, - жалко мне мистера Батлера. Молодой он был,
не соображал, а ведь обокрал себя, из-за этих тридцати тыщ в  год  вовсе
жизни не видал. Теперь и за тридцать тыщ, экие деньжищи, не  купить  ему
никакой радости, а ведь мальчишкой мог нарадоваться за десять  центов  -
не откладывал бы их, а взял леденцов или там орехов, а то билетик на га-
лерку.
   Вот такая необычность взгляда и пугала Руфь. Не только  удивляла  но-
визной, не только противоречила ее мнениям, - Руфь всегда ощущала  здесь
зародыш правды, которая грозила опрокинуть или изменить  ее  собственные
убеждения. Будь ей четырнадцать, а не двадцать четыре, она и сама,  слу-
шая Мартина, стала бы, пожалуй, по-иному смотреть на  мир;  но  ей  было
двадцать четыре, и, консервативная по натуре и воспитанию, она уже  впи-
тала представления того узкого круга,  в  котором  родилась  и  выросла.
Правда, причудливые суждения Мартина в первую минуту  ее  тревожили,  но
она приписывала их своеобразию натуры этого человека и его  удивительной
жизни и быстро забывала. Однако, хотя она и не  одобряла  его  взглядов,
горячность Мартина, блестящие глаза, искренность, которой дышало его ли-
цо, неизменно приводили ее в трепет, влекли к нему. Она  бы  никогда  не
подумала, что у этого выходца из совсем другого мира в такие минуты  бы-
вали прозрения, недоступные ей, и что мыслит он и шире и глубже. Ее  ог-
раниченность была ограниченностью ее мирка; но ум ограниченный не  заме-
чает своей ограниченности, видит ее лишь в других. А потому Руфь полага-
ла, что мыслит широко и, если их взгляды расходятся, виной тому  ограни-
ченность Мартина; и она мечтала помочь ему увидеть мир таким, каким  ви-
дит она, расширить его горизонты, чтобы они совпадали с ее собственными.
   - Но я еще не все рассказала, - продолжала она. - По словам моего от-
ца, мистер Батлер с самого начала работал  как  ни  один  посыльный.  Он
всегда отличался необыкновенным усердием. Никогда не  опаздывал,  обычно
приходил в контору даже раньше, чем положено.  И,  однако,  он  экономил
время. Каждую свободную минуту посвящал ученью.  Учился  счетоводству  и
машинописи, а за уроки стенографии платил тем, что диктовал  по  вечерам
репортеру по судебным делам, которому  требовалась  практика.  Скоро  он
стал письмоводителем и сумел достичь в своем деле совершенства. Мой отец
оценил его по достоинству и понял, что он способен выдвинуться. По сове-
ту отца он поступил в юридический колледж. Стал юристом, и,  как  только
вернулся в контору, отец сделал его своим младшим партнером. Он  замеча-
тельный человек. Он несколько раз отказывался от места в  сенате  Соеди-
ненных Штатов, и отец говорит, он, если захочет, может стать членом Вер-
ховного суда, как только освободится вакансия. Такая жизнь - вдохновляю-
щий пример для всех нас. Она показывает, что волевой человек может  под-
няться над своей средой.
   - Замечательный человек, - искренне сказал Мартин.
   Но что-то в этом повествовании оскорбило его чувство красоты, его по-
нятие о жизни. Он не видел в жизни мистера Батлера  цели,  ради  которой
стоило во всем себе отказывать и терпеть лишения. Будь это любовь к жен-
щине или стремление к красоте, Мартин бы понял. Когда с ума  сходишь  от
любви, на все пойдешь ради поцелуя, но не маяться же ради тридцати тысяч
в год. Нет, не по душе ему карьера мистера Батлера. В конце концов  было
в таком успехе что-то жалкое. Тридцать тысяч в год, конечно, хорошо,  но
больные кишки и неспособность радоваться простым  человеческим  радостям
начисто обесценивают этот роскошный доход.
   Многое из этих своих размышлений он попытался высказать Руфи, но  она
возмутилась в душе и ясно поняла, что его еще надо  шлифовать  и  шлифо-
вать. То была очень обычная узость мышления - те, кто ею страдают, убеж-
дены что их цвет кожи, их верования и политические взгляды - самые  луч-
шие, самые правильные, а все прочие люди во всем мире обделены  судьбой.
Из-за этой же узости иудей в древние времена  благодарил  Господа  Бога,